Бахши Иман
ДЖАГФАР ТАРИХЫ
(ЛЕТОПИСИ ДЖАГФАРА)

106 Глава 16. Правление царей Масгута, Ибрагима, Балука и Азгара

Масгут был поднят на трон, после чего немедленно освободил Васыла и утвердил Сал-Сала губернатором Кашана. Взбодренный этим улугбек разгромил войско Булымера и поставил улубия перед выбором либо подчинения Булгару, либо гибели под копытами тулпаров и мечами булгарских бахадиров. Находясь на грани полного отчаяния, Булымер обратился к Ибрагиму с мольбой немедленно занять трон и прекратить войну, обещая за это утроить размер джирской дани, отказаться от претензий на хазарские территории и открыть для булгарских купцов все города и дороги Руси. Как раз в это время вспыхнули волнения в Болгаре, которые возглавил сын Насыра Кул-Мохаммед. От имени участников волнений - знатных хозяев - юный сын шейха Мусы Худжа Ахмед обратился прямо на базарной площади к кану с требованием немедленно прекратить войну и понизить поборы. Масгут велел схватить Худжу Ахмеда и вывезти его вон из страны по Хорыс-юлы, но это только подлило масла в огонь. Масгут вызвал курсыбай, но пока он подходил, народ уже осадил его в цитадели Болгара. Узнав об этих событиях, Ибрагим немедленно двинулся из Буляра к столице с субашским, чирмышским и городским ополчениями. С другой стороны к Болга-ру из Нур-Сувара двинулись казанчии, желавшие свести счеты с убийцей доброго к ним Тимара. Но Миша-Юсуф - сын 90-летнего старика Кермека, изгнанного Масгутом из собственного города - опередил всех. Когда он выехал в столицу и стал подступать со своим отрядом к Барынджарским воротам, Масгут не выдержал и бежал из Болгара в Батыш. Казанчии, пришедшие вслед за этим, хотели было въехать в цитадель и поднять на трон внука Джакына, сына Абдаллаха Туктара, но Миша-Юсуф не пустил их и сдал Мумин-Керман Ибрагиму. Он, сын Мара Джу-Малик, сын Булата Хасан и подъехавший Сал-Сал подняли Ибрагима на трон Державы. А вот тебир Масгут и улан Туктар были отодвинуты от него...

Булымер немедленно подписал мир с Булгаром на вышеназванных условиях, и Ибрагим сократил курсыбай до тысячи человек, дав остальным наделы и льготы. Он немедленно вернул из Руси Худжу Ахмеда, а когда тот отправился обратно, взял на воспитание и усыновил его сына Исхака и прозвался Абу-Исхаком.
107

О времени правления Ибрагима я почерпнул в наших летописях очень мало существенного...

Кан правил по законам Алмыша и Талиба, поэтому при нем Держава была в спокойствии и изобильной. Тем же, что происходило за пределами странь!, кан интересовался мало, и лишь задержка с выплатой “ростовщины” однажды заставила его пошевелить рукой...

После смерти Булымера на Руси началась война за главенство между его сыновьями. Мышдаулы, сидевший в Дима-Тархане и пользовавшийся поддержкой Рума, одержал верх. По его приказу побежденный Ар-Аслан должен был вероломно умертвить одного из сыновей Булымера от Бозок - Халиба, а слуги самого Мышдаулы зарезали другого сына Бозок - Барыса, как главных претендентов на отцовский престол... Мышдаулы перестал выплачивать дань за Джир, что вынудило Ибрагима направить на Кан губернатора Мардана Гиласа. Гилас с ходу^взял Кан и утвердил здесь одного из Хаддадов - Курдана, дружественного Державе. Ар-Аслап, вопреки приказам Мышдаулы, не двинулся ему на помощь, за что Ибрагим помог ему справиться с сильнейшим голодом в Балыне. Более того: поощряя Ар-Аслапа на свержение игд Мышдаулы, Ибрагим послал ему канскую шапку - копию своей. Всего три таких шапки изготовил, дом мастера Атрака бинэ Мусы. Другую шапку Ибрагим незадолго до своей смерти послал вместе с копией “Записок” Бакира, украшениями и немалыми деньгами на постройку мечетей султану Хорасана Махмуду. Султан считался потомком самого Посланника, и кан надеялся получить от него за это исцеление от тяжкого недуга. Подарки отвез Худжа Ахмед и остался при султане по его просьбе. Из Хорасана он ездил в... Худжа Ахмед послал Ибрагиму также и лекарства, но они не успели дойти: кан скончался после нескольких месяцев мучений и был погребен в своем замке Аламир-Султан. А этот замок Ибрагим построил сразу после Булымеровой войны. Тогда он опасался нападения Тимара и рассчитывал в случае чего укрыться в крепком и отдаленном от столицы замке. Кроме этого по приказу Ибрагима на месте мензеля (“джам”) в устье Ака или Саин-Идели был в 1021 году построен балик Джуннэ-Кала, который назывался также Джуном. А так назвал его один из потомков Джуна - Джуннэ, который непосредственно возводил город...

Спокойствие Державы при Ибрагиме поддерживали сардары курсыбая - сын Сал-Сала Амира Васыл и его сын Мардан. Перед смертью Ибрагим объявил своим наследником сына Тимара Ашрафа, ухаживавшего за ним, так как у негр не было сыновей. Но когда Ашраф был поднят на трон, Васыл потребовал от него - за поддержку курсыбая - Буляр. Ашраф отказал, и обиженный Васыл помог занять трон сыну M ас гута Азгару. Ашраф-кан без боя удалился из Болгара в Буляр и за это получил прозвище Балук. А Васыл сохранил за собой Кашанскую губернию и получил в придачу и Дяу-Ширский округ Байтюбы - от Ахтая до устья Дяу-Шира или Шеп-ше. Благодаря этому табун лошадей бека достиг 300 тысяч голов. А это все были отличные башкортские лошади, которые на Руси назывались “моджарскими” и ценились выше других...

В 1028 году обнаглевший Мышдаулы, задумавший восстановить Хазарский .хаканат, велел галиджийцам и наемным садумцам захватить Болгар и затем проплыть вниз, а сам решил захватить Хин и соединиться с ними в Бехташе. Наш флот разгромил врага, по Мышдаулы при помощи румцев овладел Хином. Эта потеря возмутила купечество, и оно, когда к Болгару в том же году подошел Балук, отказалось защищать его. Казанчии же также вооружились против кана, так как были недовольны его налогами и благоволением курсыбаю. Но внезапно столичная беднота поднимает мятеж в защиту Азгара, и выходит с оружием в руках на стены Болгара. Мардан со своим курсыбаем также подходит к городу. В таких условиях кан, поразмыслив о превратностях судьбы, решил добровольно передать царскую шапку Балуку. За это он выпросил себе пост улугбека Сувар иле... Ашраф так и не решился въехать в Болгар, но в отместку объявил столицей Буляр и велел называть его “Болгаром”, а Болгар переименовал в “Ибрагим”. Курсыбай Мардана был послан в Хин и быстро выбил оттуда Мышдаулы. Люди этого беспокойного балынского бека добрались до Джураша и в 1032 году захватили там при помощи сына Мышдаулы Устабия власть. Балуку пришлось посылать туда курсыбай и наш флот и водворять верного нашей Державе эмира Тимер-Кабака на место. При этом в свалке случайной стрелой был убит Устабий, в общем-то безвредный бек, любивший более всего ремесло и строивший церкви в области отца. Но он был чрезмерно покорен капризному Мышдаулы, и это погубило его...
108
109

Когда курсыбай вернулся, то вместо награды за труды узнал, что подлежит немедленному роспуску. Мардан был лишен прежних владений, а на место 4 тысяч курсыбаевцев кан нанял кыргызов. Ведь незадолго перед этим оймекская орда кыргызов захватила Тюркистан, но затем раскололась на Тюркистанскую часть или Кара-Оймек, и Восточную, или Ак-Оймек. Между ними начались войны,и вот один из кара-оймекских ханов Куман попросил с частью своих людей убежища в Державе. Балук охотно принял беглецов на службу, и они были с ним уже в походе на Болгар. Во главе их кан поставил Кумана, и поэтому наши стали называть этих кыргызов куманами, хотя звали и по-персидски - “кыпчаками”, и по-сабански - “кыргызами”. Азгар из сострадания дал Мардану округ Кермек, спорный с Беллаком. Гилас было возмутился, но когда Мардан пообещал выставлять со своего округа для курсыбая 2 тысячи воинов за беллакцев, смирился и вместе с Азгаром закрепил округ за Амирами. Кан, вновь увидев Мардана в курсыбае - теперь уже в качестве беллакского посланца, не нашел возражений и махнул рукой. Часть субашей и уволенных курсыбаевцев Мардана, бросив все, бежала в Кермек, и не пожалела, так как оставшихся в Кашане и Дяу-Шире кан велел обратить в кара-чирмышей. Многие из них воспротивились этому и предпочли уйти на земли Мартюбы между Арсу и Мишей.

Будучи в крайней озлобленности, субаши изгнали оттуда почти всех аров и заняли их земли. За субашами сюда же стали стекаться отовсюду беглые чирмыши, которые здесь самовольно становились субашами. Губернатором Мартюбы в то время был Алай, сын бывшего улугбека Болгара и Нур-Сувара Юсуфа. Юсуф в 970 году основал балик Джаблы-Кала, который, однако, народ стал называть Симбиром. Алай же в 1028 году основал балик на Сура-су, который стали называть его именем, Алай-Тура...

Но после того, как кан узнал о потворстве Алая беглецам, то перевел его на место вали в Тухчи, а на его место поставил Кумана. На место Кумана и его кыргызов, ушедших с ним, Балук нанял новую беглую орду кара-оймеков во главе с ханом Ишимом. Говорят, по совету Кумана, мечтавшего любой ценой выбраться из пустынь Саксина и поэтому неустанно искавшего замену себе, Ишим послал к Балуку свою дочь Минлебику с целью добиться с помощью ее чар лучшей службы. Ханыш совершенно очаровала Ашрафа, и обезумевший от любви кан велел зачислить Ишима на пост сардара курсыбая, а его людей на место бахадиров Мардана и кыргызов Кумана.

Все это случилось в 1035 году как раз перед новым нападением Мышдаулы на Хин. Как и в первый раз, этот улубий велел 16 тысячам садумцев и галиджийцев во главе с садумским беком Хин-Кубаром захватить Болгар и после этого соединиться с ним в Бехташе. Сам же он вновь намеревался захватить Хин. Ишиму стало это известно, и он попросил дочь помочь ему. Минлебика сама прибыла к отцу из столицы и отправила Мышдаулы следующее письмо: “Хочу быть твоею, славный воин, приди и улови меня с ближними друзьями...” Не знавший удержу в своем разврате, передавшемся ему от матери - яхудки, Мышдаулы немедленно поскакал к указанному месту у Шира с огромным войском. Но, подъехав и увидев жену кана всего с тремя джурами, оставил войско и устремился к ней с сотней своих слуг. Закованный в доспехи, он был уверен в своей безопасности в любом случае. Балынцы не знали о тех железных стрелах и больших луках, которые стали изготавливаться в Булгаре. При приближении балынского улубия бывший рядом с бикой брат Мардана Сабир выстрелил такой стрелой и отправил Мышдаулы в ад. Пока балынцы приходили в себя от потрясения, Минлебика со своими спутниками ускакала прочь. Со смертью этого балынца разом рухнул его дом. Саксин вновь обрел покой. А Хин-Кубар со своими людьми высадился с 400 кораблей у Болгара и стал громить его посады. Кан послал ему навстречу из Буляра бахадиров Мардана, кыргызов Кумана и флот, возглавляемый Каф-Урусом и сыном Туки Кадылом. До этого флот был у Кашана, осажденного возмущенными канскими указами и действиями субашами, но Балук решил, что город Ибрагим важнее... Наша конница обрушилась на врага одновременно с флотом. Галиджийцы вероломно оставили садумцев и отплыли вниз по Идели, и наши растоптали и расстреляли рать Хин-Кубара. Мардан хотел пощадить садумского вождя за его храбрость, но его кермекцы успели подвесить израненного в бою Хин-Кубара на дереве. Галиджийцы же были пленены марданцами у мензеля Тимер-Кабак в устье Самар-су, который потом стали называть Самар. После этого, получив сведения о занятии Башту союзником Мышдаулы, кан послал на столицу Руси Гиласа с частью беллакских баджанаков. По пути к нему примкнул отряд кашанских баджанаков, которые вначале помогли ему осадить Башту, но потом сманили его баджанаков с собой рассказами о своей привольной жизни. Союзник Мышдаулы бежал из Башту, но вождь кашанцев ночью сообщил в город о том, что все баджанаки уходят, и под утро тихо увел всех их в Кашан. Балынцы немедленно атаковали пустой лагерь Гиласа. Обманутый улугбек со 150 арбугинцами стал отступать к Харька, но там был окружен анчийцами и сдался из-за нежелания проливать кровь анчийцев. Ар-Аслап не замедлил прибыть в Башту и предложил Гиласу службу...

Гилас, считая себя опозоренным, согласился остаться на Руси и был назначен анчийским головой. Ар-Аслан стремился к миру повсюду. С этой целью он сделал ряд уступок анчийцам в области Башту и немедленно заключил мир с Балуком, обязавшись прилежно выплачивать ему джирскую дань. Нуждавшийся в средствах Ашраф удовлетворился этим и даже не потребовал выдачи Гиласа, раздражавшего его отказом увеличить марданскую дань в два раза, но тело Хин-Кубара обменял на золото, равное ему по весу. Новый беллакский улугбек, сын Гиласа Балус,принужден был подчиниться требованиям кана, но затаил на него обиду за это унижение... Между тем продолжалась война Кумана с восставшими субашами и примкнувшими к ним кара-чирмышами и курмышами. Опасаясь снятия с поста, Куман воевал всерьез, но не добился никакого успеха и в 1050 году был заменен сыном Азгара Ахадом. Новый улугбек быстро сообразил, что победить собственный народ никак нельзя и заключил с вождями субашей договор о перемирии. Согласно этому договору субаши-мусульмане оставались в прежнем состоянии на приобретенных ими землях, а остальные возвращались в прежние разряды. Это раскололо восставших, и Ахад усмирил оставшихся без поддержки кара-чирмышей и курмы-шей. Так закончилось это восстание, которое получило название “Пятитопорного”, ибо возглавляли его пять вождей, вооруженных топорами. После этого кан совершил неслыханную оплошность - отменил правило, согласно которому игенчей, принявший ислам, мог перейти в разряд субашей или ак-чирмышей...
110
111

После смерти Ар-Аслапа новый урусский улубий отказался платить джирскую дань. Разгневанный Балук велел марданцам наказать наглеца, и, чтобы их удар был более сильным, вновь присоединил Саксин к Беллаку. Балус решил, что наступила очередь выступать на войну ширским тюркменам. Но те внезапно восстали и с криком: “Пусть идут воевать баджанаки и смоют с себя позор измены своих сородичей!” - осадили Хин. Балус при помощи кыргызов Кумана и курсыбая Ишима отбил мятежников от города, и те отступили на Русь. Балус, преследуя их, прорвался к Батавылу и осадил его. Но вали города Рахман Гилас не сдал крепость сыну, ибо его обида на кана была еще сильна... В 1060 году Балус повторил поход и разбил Сыб-Булата у Бури-Аслапа. Осадив этот город в отместку за укрытие его жителями беглых тюркмен, марданцы и куманы разграбили всю область между ним и Башту. Бек Урусов вынужден был возобновить выплату джирской дани, дал выкуп за себя и обещал совместно с булгарами изгнать тюркмен из пределов Руси. Но тогда же Ахад внезапно осадил Буляр силами казанчиев, куманов сына Ишим-хана Азана и булгар Тамты... Азану едва удалось спасти от гибели даже свою сестру с ее сыном от кана Адамом...

Нежелание Балука признать субашами игенчеев Катана и Мартюбы оттолкнуло от кана значительную часть народа. Казанчии, посланные на усмирение субашских волнений в Мартюбе и Кашане, после первых же ожесточенных стычек с отчаявшимися игенчеями, предпочли договориться с ними о разделе охваченных мятежом районов. При этом мусульмане согласились с тем, что казанчии закабалят игенчеев-язычников, ибо тех было значительно меньше.

кан не признал этого сговора... и велел курсыбаю силой перевести субашей-булгар в положение ак-чирмышей. А ак-чирмыши платили в два раза большие налоги и исполняли более тяжелые повинности, чем субаши, как я уже писал. Курсыбай решил, что это уже слишком, и вошел в сговор с казанчиями, решившими свергнуть кана и заменить его престарелым Азгаром. Ахад, опасавшийся ответственности за сговор казанчиев с субашами, склонил к заговору вернувшегося из-под Башту Балуса. Добился он этого тем, что сказал ему о замысле кана завоевать Русь силами марданцев. Марданцам совсем не улыбалось устилать своими костями грязные дороги Руси, и улугбек предпочел поддержать заговорщиков. Дабы не нарушать обычая, воспрещавшего булгарам проливать кровь булгар, они решили направить на Буляр куманов хана Асана.

Асан был до этого послан на субашей, но отказался, за что был избит конюхом кана плетьми и выгнан со службы. Деваться хану было некуда, и он охотно согласился оказать услугу заговорщикам...

Его отряды внезапно прорвались к Буляру и осадили столицу. После того, как кашанские субаши пробили в двух местах стены города, куманы ворвались в него и убили кана и сеида Нугмана. Бывший позади куманов Ахад поспешил въехать в столицу и прекратить кровопролитие. Случилось это в 1061 году.

Глава 17. Война между Ахадом и Адамом и правление Адама

На трон был поднят Азгар, но вскоре он загадочно погиб на охоте возле Нур-Сувара. Каном стал Ахад, немедленно утвердивший сговор казанчиев и мартюбинских и кашанских субашей и тем самым успокоивший страну. После этого он помог Асану закрепиться на Шире. Курсыбай охотно принял участие в этом походе на тамошних тюрков. Асан при помощи кана воевал против Руси несколько лет, но был разбит и склонен Русью к уходу с булгарской службы.

В 1076 году еще одна неприятность постигла кана - бежал из-под стражи сын Балука эмир Адам. Тархан Хина Дугар приютил принца, женил на своей дочери и, в обмен на обещание эмира дать ему большую самостоятельность, согласился помочь отвоевать трон. Ахад опрометчиво объявил город Ибрагим столицей, поэтому Адам без всякого сопротивления взял Буляр и провозгласил себя каном. Буляр вновь стал столицей. Ахад, признавший нового кана, сохранил за собой Ибрагим...

Поводом для свержения Ахада послужил отказ Руси платить джирскую дань после поражения Асана, с чем кан примирился. Адам поставил целью восстановить дань и пути в Артан и Башту.
112
113

Через два года эмир Ахад по его приказу совершил поход на реку Мосху и разгромил и убил галиджийского бека Халиба. Эмир привез с собой большую дань, которую собрал по Джуку, Мосхе и в Джире, а также многих джирских бийсуйцев, которые пожелали вернуться в Державу. Эти бийсуйцы были поселены в Чулмане и включены в разряд кара-чирмышей.

Популярность Ахада, прозванного в честь этой победы Мосха, возросла, и это испугало Адама. Взвалив на эмира вину за гибель Азгара, он вместе с Дугаром двинулся на Болгар. Ахад предпочел бежать в кан, где сидел внук Мышдаулы - тоже Мышдаулы. Бек Башту Сыб-Булат, возобновивший выплату джирской дани и открывший пути после похода Ахада, захотел было помочь теперь эмиру вернуть трон в обмен на обещание того отказаться от “ростовщины”. Но эмир Балус со своими марданцами, выполняя приказ кана, опередил бека. Вначале он разбил сына Асана от дочери Балука Шарафхана, захватившего у Дугара Хин, и занял этот город. А затем, подкрепленный курсыбаем, ночью перешел реку Саин-Идель и на рассвете неожиданно напал на лагерь Сыб-Булата у Кана. Глава урусского войска Амет едва успел убежать вместе с Ахадом, а охваченное паникой войско бросилось в Кан. На плечах бегущих Балус ворвался в город и взял его. Он хотел пощадить Мышдаулы, но когда тот сам покорно вышел к нему со словами “Аллах акбар”, один мухшанец выстрелил ему в спину и убил наповал. Этого мухшанца тут же разрубили на части и воткнули их па колья изгороди.

В ярости от того, что не удалось спасти бека, эмир велел всех захваченных канских биев обратить в ислам. Обрезание было проделано тут же, па базарной площади...

Присоединять Кан к Державе ввиду свободолюбия и многочисленности его населения было делом бессмысленным, и Балус, примерно наказав участников сопротивления и взяв их жен и детей в заложники и плен, вернулся в Банджу.

Обрезанные бии, не выдержав насмешек соплеменников, ушли из Кана и основали выше его по течению Саина новый город Кисан... Кисан скоро усилился и подчинил себе и Кан...

Испуганный Сыб-Булат выдал свои действия за попытку “помочь” Адаму наказать канцев и лишил Амета его деревни Амет на Кара-Идели, на пути из Джира в Галидж. Разжалованному Амету дали место в дикой области, владетелем которой назначили перешедшего на батышскую службу Ахада Мосху. Деловитый Ахад тут же выбрал место для своей резиденции и построил здесь крепость. Ее стали называть в честь него “Мосха”... Здесь у него возмужал сын - эмир Селим по прозвищу Колын. Кисанцы сделали

его своим беком. Все это не нравилось Адаму, и он ждал только случая, чтобы искоренить гнездо Ахада на Руси...

Адам был настоящим каном, не терпевшим никакого противоречия себе. Хорошо при нем жилось только сеиду Якубу, сыну Нугмана, который знал подходы к нему.

Воспользовавшись тем, что лошадь Адама во время его поездки в Болгар провалилась в какую-то пещеру, служившую, как оказалось, школой, сеид обратил внимание кана на плачевное состояние просвещения в Державе. Я сам слышал от отца, что в то время многие потеряли совесть, и, к примеру, жители Тухчи превратили главную городскую мечеть в сеновал, почему ее и прозвали “Кибэн”. Рассказ сеида привел даже хладнокровного Адама в содрогание и заставил его направить значительную часть своих средств на исправление дела. На эти деньги Якуб выстроил пятьсот новых мечетей и главную мечеть столицы. Она имела два минарета, и поэтому народ дал ей имя двуглавого Ельбегена - Бараджа. При ней в 1080 году сеид учредил “дом наук” (университет) “Мохаммед-Бакирия”, в котором стали обучать не только илахияту и основам арабских и персидских знаний, но и географии, этике, высшему счету/лингвистике, истории. Якуб собственноручно переписал и дописал “Историю Булгара”, которую называли “Казый китабы”. Отец знал ее наизусть и неоднократно пересказывал мне. Она сгорела в Учеле вместе со всей библиотекой отца, когда крепость города была (/ сожжена по требованию бека Кантюряя.

Всю жизнь отец жалел о потере своей библиотеки, которая считалась одной из крупнейших в Державе. В ней хранились книги I/ Бакира, дастаны Микаиля и Габдуллы и многие другие...

В 1095 году состоялась свадьба сына Адама от дочери Дугара - Шамгуна и дочери хана Айюбая. Айюбай был недоволен Дугаром, провозгласившим себя каном всех кара-сакланских тюрков и куманов, и поэтому не пожелал приехать, а Дугар-кан с радостью двинулся в путь с войском в 5 тысяч отчаянных рубак. А надо сказать, что в мире не было людей, более любивших сечу, чем кыпчаки. В это же время хан кара-оймеков Шам или Сам напал на Буляр. Кан, .не отличавшийся полководческим даром, был смущен при появлении 100 тысяч оймеков перед стенами столицы. У Буляра не было тогда еще третьей стены, и он мог выставить лишь 5 тысяч ополченцев. Положение спас Шамгун, бывший улугбеком Болгара. На рассвете, в пятницу, он подошел к столице с болгарскими казанчиями и с ходу атаковал лагерь оймеков. Многие.кыпчг&и в панике побежали, но хан Шам сумел остановить их и повести в бой. Казанчиям пришлось весьма трудно, ибо, хотя они и намного превосходили кыпчаков по вооружению и воинскому искусству, кочевников было слишком много. Тут подъехал Дугар-кан и стал мешать оймекам нападениями с тыла. Когда Шам принужден был развернуть часть своих против куманов, последовал сокрушительный удар с * третьей стороны - на этот раз курсыбая и тамтайцев. Большая часть оймеков побежала, но Шам остался на месте во главе 20 тысяч лучших воинов, окруживших себя арбами. Взять его курсыбаю, имевшему такое же среднее вооружение, не удавалось, и только железным казанчиям с помощью вышедших из Буляра ополченцев-пехотинцев удалось прорубиться сквозь повозки и толпу стойких кыпчаков и смертельно ранить хана. “Ты, мальчишка, как ты смел победить меня, великого воителя?” - кричал умирающий Шам, захлебываясь в крови, подъехавшему Шамгуну. По обычаю, Шамгун взял имя поверженного им знаменитого врага. Бегущих убивали до Джаика...
114
115

А оймеки привели с собой несколько племен с женами, детьми и скарбом, говоря, что дадут им завоеванные земли. Мужчины были перебиты ожесточившимися воинами, а их жены, дети и имущество стали добычей булгар и куманов. Особенно много женщин и детей взяли тамтайцы, почему язык булгар этой области немного изменился. И даже в обычаях и внешнем облике появились оймекские черты их кыпчакских жен и принятых в семьи детей.

Немало взяли тогда и добра, ибо оймеки во время бегства бросили на протяжении от столицы до Джаика не менее 30 ты&яч возов и юрт с коврами, одеждами, посудой и оружием. Среди всего прочего в ханской арбе захватили удивительной красоты сосуды для приготовления чудодейственных и душистых настоек. Эти сосуды взял себе кан, а назвали их “сам-абар”...

Была сыграна роскошная свадьба, после которой Дугар отправился в поход на Башту и был там убит вследствие измены его куманов, задумавших перейти на сторону Айюбая, сына Асана.

Зимой следующего 1096 года Адаму представился случай выжить род Ахада из Руси: там началась война Аликая, бека Караджара, с другими урусскими беками.

Заручившись поддержкой кана, он взял Кисан и двинулся дальше. Колын бежал в Мосху, а войска Аликая и Шамгуна сошлись под Каном. Бек Кана Кинзяслап - сын бека Башту Булымера по прозвищу Алтын-Калган - пытался призвать своих к отпору, но те, едва завидев “чалмы”, то есть изображения Бараджа на знаменах курсыбая, предпочли открыть ворота. Кинзяслап вышел из дворца с мечом, но, услышав смех закованных в железо казанчиев, сдался Шамгуну. Эмир выдал бека Аликаю с условием, что он пощадит жизнь пленному, ослепшему в юности от болезни. Но тот велел своим немедленно казнить его. Несчастный, обладавший богатырской

силой, вырвался было из рук палачей и бросился в Саин-Идель, но, не видя ничего, приплыл к тому же берегу, был опять схвачен и безжалостно зарезан... Это сильно покоробило Шамгуна...

Затем они подошли к Балыну, который защищал эмир Колын. Попавшийся в западню сын Ахада предпочел сдаться Шамгуну, которого после взятия Кан-Саина величали и Шам-Саином. После этого возник спор, кому должен принадлежать город. Так как никто не уступал, то эмир велел своим запалить его. Балын сгорел под вопли Боняка, рассчитывавшего на добычу. Расстроенный хан, нанятый Аликаем, покинул союзников и отправился в свою ставку у Аудана Акташ.

Затем Шамгуну сдался Джир, которому он обещал пощаду. Однако, вопреки требованиям эмира, Аликай, как последний бурлак, вломился в город и ограбил его до нитки. Это переполнило чашу терпения Шамгуна, и он, под нестерпимые для него вопли истязуемых горожан, покинул бека.

Он пошел было к Галиджу, чтобы выжечь его в отместку за разбойные приходы галиджийцев в Бийсу, но у Амета встретился с сыном Алтын-Калгана Мышдаулы и замирился с ним. Получив обещание неукоснительно выплачивать Державе джирскую дань и запретить галиджййские разбои, Шамгун двинулся вместе с беком к Джиру для прекращения разбоя Аликая. Караджарцы, едва завидев царское знамя, чалмату, в панике бежали в степь...

Через чирмышский балик мишарских булгар Джуннэ-Кала на Тукрантау в устье Саина, возведенный по приказу кана Ибрагима одним из потомков Барыса, эмир вернулся в Булгар с огромной добычей. После этого кан занялся укреплением восточной границы Державы, которую продолжали тревожить кара-оймеки. Между Буляром и рекой Барадж-Чишма было устроено восемь валов со рвами, сторожевыми башнями и засеками. Они были заселены бай-тюбинцами и разоренными тамтайцами, переведенными в разряд ак-чирмышей и избавленными от налогов с целью несения сторожевой и ремонтной службы. Укрепления стали сооружаться и на юге Суварской провинции, ибо позициям Державы стали угрожать куманы Айюбая, заключившего союз с Русью против Боняка и Шарафхана. Древки знамен его орды завершались полумесяцем, что особенно выводило кана из себя, ибо полумесяц и топор были знаком царского рода булгар.

Русь, ободренная союзом, перестала выплачивать “ростовщину”, закрыла пути, а кисанский бек дерзнул даже ворваться в Мартюбу и ограбить мишарских аров...

Адам был вне себя и послал Шамгуна поправить дело. Эмир с курсыбаем зимой вторгся в Кисан и разбил тамошнее войско при активной поддержке пострадавших аров. Когда он вновь пришел на следующий год, кисанский бек запросил мира и выплатил за него огромную дань.
116
117

Эмир знал, что действовать против Джира через Дэбэр неудобно. Поэтому он распорядился сразу после вторжения кисанцев выстроить для этой цели новый город на Арсу. В 1103 году город построили в присутствии эмира и назвали его Учель (“Три Города”), так как он состоял из трех частей. Две из них находились на горе Богылтау и назывались Югары Керман и Калган, а третья располагалась под горой вокруг озера Акбикюль и поэтому называлась Акбикюль. Калган соединялся с Акбикюлем, но от Югары Кермана был отделен Саиновым рвом и некоторым участком горы, ничем не застроенным...

Югары Керман назывался так потому, что находился на самой высокой части горы, круто обрывающейся к Арсу. Некоторая отдаленность получилась оттого, что не смогли расширить Югары Керман к Оаинову рву ввиду большой спешки и возникших денежных затруднений. Это пространство стали использовать в качестве места для размещения караванов мусульманских купцов и базарной площади. Прибывающие для торговли ары размещались в Биш-Балте, мед которой считался самым вкусным в Державе, а урусы - за каналом Булак, соединявшем Кабанское озеро с Арсу.

Первый наместник города Субаш промаялся здесь со своим курсыбаем несколько лет, пока шла Трехлетняя война с Русью. Он собрал дань с области Унджа, разбив несколько балынских отрядов, а следующей зимой атаковал с Шамгуном Балын. Осада была снята лишь после того, как Алтын-Калган согласился возобновить выплату джирской дани...

Субаш с большим удовольствием покинул Учель, и туда был назначен Селим, добившийся объявления Учеля столицей Мартюбы. Дэбэрцы восприняли это с большой радостью, так как надеялись на ослабление чиновного произвола...

Колын быстро понял невозможность сбора дани с аров и живших среди них на Горной стороне сербийцев силами лишь 30 джур и 200 ак-чирмышей. Поэтому он добился перевода в ак-чирмыши живших среди аров двух племен сэбэрцев - кукджаков и батликов. А воинами они были превосходными, как и все башкорты: эсеги, моджары, сэбэрцы...

Впрочем, и Колын был здесь улугбеком недолго...
118

Вначале Айюбай прорывался к Суварскому илю по окраинам Мардана, а затем перешел к набегам на Бухарскую дорогу через Саксин. Хан Шарафхан, изгнанный Айюбаем с Шира, самовольно занял Хин. Пути в Саксин и в Хорезм стали небезопасными, что терпеть было никак нельзя. Субаш едва спас положение. Потеряв треть курсыбая, он смог спасти хинцев от гибели и перевести тюркмен в Марданский округ Буртас, а баджанаков - в округ Баджанак. Часть Баджанака, занятая баджанаками, выделилась тогда по просьбе переселенцев в округ Кинель...

Неспособность Балуса прекратить куманский разбой вывела кана из себя. Он велел Колыну занять пост улугбека Мардана, а Балусу - губернатора Учеля. Это было неслыханным попранием прав Беллака, и марданцы подчинились лишь после того, как Шамгун придвинулся к этому илю с войсками казанчиев и Субаша. Через два года после этого хитрый и изобретательный Колын сумел заманить Айюбая в капкан. Он убедил кана в необходимости устроить женитьбу старшего сына Шамгуна Арбата на дочери Боняка, подчинившегося Айюбаю, и пригласить на свадьбу Айюбая. “Айюбай не сможет не прибыть на свадьбу своего внука и дочери своей главной опоры - Боняка, ибо это будет страшным оскорблением обычаев степи, - объяснил Селим кану. - Открой одну дорогу на Буляр сквозь уры (укрепленные пограничные линии) - и закрой за ханом. Он окажется в западне, и ты сможешь сделать с ним в столице все, что захочешь”...

Кан последовал совету Колына, изумляясь его мудрости и коварству. Айюбая пропустили по проходам через линии валов вместе с 11 тысячами его лучших воинов так, что он ничего не заметил. За ним эти проезды во всех восьми валах были тут же наглухо закрыты. В Буля ре тысяча воинов Айюбая расположилась в Хинубе, которая была защищена тогда только валом и не имела большого количества строений. Еще одна тысяча была с ханом в другой части города - Мэн Буляре, где проводилась свадьба. Айюбай не пожелал праздновать в цитадели - Мартуане или Булюм Кермане, видя в ней мышеловку. Свадьба пировала в лучшем мэнбулярском караван-сарае “Дяу Шир” (“Великий Шир”)... Перед караван-сараем была огромная базарная площадь. На ней и разместились куманы, а в “Дяу Шир” с ханом пошли пятьсот воинов. В разгар пиршества, когда гости достаточно захмелели, жена Шамгуна поднесла отцу * кубок с отравой - суджей. Она не знала об этом, и Айюбай, не |/ прочитав на ее радостном лице ничего тревожного, спокойно выпил за молодых и через несколько мгновений рухнул на ковер.

Посоветовал подать яд также Колын, а когда кан стал противиться, сказал: “Если ты не напоишь хана суджей, то он напоит тебя кровью”. Когда хан упал, воины кана тут же бросились на гостей с обнаженными мечами и чиркесами. Только Боняка, онемевшего при виде всего этого, подхватили под мышки и унесли в безопасное место... Сестра Шамгуна, бывшая замужем за одним из сыновей Айюбая, сжала мужа в объятиях и умертвила, как мышонка. Арбат огромной дубиной одного за другим прибил еще девять сыновей хана.
119

Все куманы в караван-сарае, Мэн Буляре и Хинубе были убиты. Одновременно казанчии атаковали и остальных, бывших вне города, в обворованном ими ауле Карак. Они тоже изрядно захмелели от обильного угощения, но вместо ожидаемых подарков внезапно увидели перед собой смерть в облике бахадиров. Когда казанчии Шамгуна погнали куманов, в дело вступил курсыбай. Кыпчаки бросились по старой дороге в степь, но на их пути встали валы, рвы и засеки, защищаемые лишенными жалости к разбойникам тамтайцами и байтюбинцами. Произошло великое избиение объятых ужасом куманов. Жители окрестных аулов сами выскакивали из домов и били кыпчаков чем попало. Из девяти тысяч бегущих только тысяча - во главе с одиннадцатым сыном хана Мануком - вырвалась в степь. В народе шутили по этому поводу, что на куманов девятого вала не хватило...

Манук ушел к оймекам и продолжал нападать с ними на Державу через Тамту, иногда переправляясь и через реку Барадж-Чишма. Но на западе племени Айюбая уже не было, и дороги на Саксин, Башту и в Дима-Тархан стали свободными. Колын докончил дело, пропустив остаток беспокойных кыпчаков за Джураш, в гурджийскую область Хонджак. Там обитали потомки хонов, принявшие язык и веру соседних гурджийских племен. В память об этой битве, получившей название “Свадьба Айюбая”, Адам велел увенчивать древки боевых булгарских знамен - наряду с Бараджем и полумесяцем - также и знаком Аламира - V...

Кан отблагодарил эмира тем, что поставил улугбеком Су вара его сына Хисама Анбала, женатого на кафской сакланке и получившего поэтому прозвище Ас. Аибал был немедленно опутан казанчиями, роды которых расширились и уже не могли удовлетвориться своими вотчинами. Они жаждали получить на съедение игенчеев других провинций и для этого хотели поставить каном послушного им эмира. Таковым был Аибал, для которого во время невзгод его семьи главным стало стремление к жизни в постоянной усладе. Он, подобно кану Мохаммеду Мумину, ненавидел государственные дела и готов был выполнять любой каприз своих любимцев - казанчиев.

Когда казанчии поведали Колыну о своем желании сделать его сына каном, эмир не стал противиться и решил стать вождем заговора ради упрочения положения своего дома. Он договорился с марданцами о том, что оставит их. и будет уважать их права при условии поддержки ими заговора Балус, маявшийся в Учеле', который казался ему после огромной Банджи жалким аулом, горячо примкнул к заговору в надежде вернуться в Мардан.
120

Глава 18. Булгар в правление Колына и Анбала

В 1118 году неожиданно умер Адам, и Шамгун стал каном. Перед смертью Адама разоренные оймекскими и куманскими набегами субаши и маленькие хозяева стали просить о послаблении в налогах. Сразу после смерти Адама байтюбинцы стали изгонять чиповииков-билемчеев, а в самом Буляре подняли бунт против городского магистрата. Магистрат в столице, как и в других больших городах, назывался “Сувар Йорты”, ибо в народе “сувари” именовали купцов и мастеров (осталар) - хозяев. Восставшие избили нескольких его суварбашцев и билемчеев. Несмотря на предостережение Якуба, Шамгун решил силой подавить недовольство и вызвал курсыбай. Субаш отказался играть роль карателя, и тогда кан в раздражении распустил курсыбай и велел Субашу прибыть с повинной. Субаш скрылся в Мардане, не выдававшем беглецов. Тогда Шамгун вызвал болгарских и суварских казанчиев, и те с удовольствием подавили бунт. А они похвалялись сделать то же самое и в Мардане. Из ненависти к марданцам они называли и их, и Банджу, и весь Мардан-Беллак “Буртас”. Это выводило из себя марданцев, и они нарочно стали называть самый маленький город своей провинции - Рази-Субу - “Суваром”...

После всего этого кан, не чувствуя себя в Буляре в безопасности, перенес столицу в Болгар...

В 1120 году Колын, войдя в сговор с беком Балына Джурги, решил его руками свергнуть потерявшего любовь народа Шамгуна. По его приказу Балус пропустил флот балынцев через Мартюбу, и Джурги внезапно осадил Болгар.

Никто не поддержал кана, и у него под рукой осталось всего 50 джур. Но и с ними он пытался сорвать высадку урусов, однако, потеряв половину людей, принужден был отступить в “Мумин”. Булярцы и марданцы никакой помощи не прислали, а казанчии хладнокровно ожидали взятия урусами цитадели. Джурги, однако, медлил, так как потерял в бою с джурами и жителями ограбленных урусами бал и ков Бол тара 1250 своих воинов. Тогда Шамгун, бывший по характеру простым и незаносчивым, хотя и вспыльчивым, как отец, взял да и объявил народу о решении ослабить налоги. Простые горожане немедленно составили ополчение и стали на стены, а не пострадавшие от расправы булярцы спешно направили к Болгару свой отряд. Это заставило Колына подъехать к цитадели и заявить Шамгуну: “Кан! Ты видишь, что происходит! Отдай Болгар мне, верному тебе, а сам ступай царствовать в Буляр!”
121

Понимая, что соединение казанчиев с урусами будет гибельным для него, Шамгун последовал совету симпатичного ему Селима и ушел в Буляр. Так Буляр вновь стал столицей. А Колын, чтобы кан не заподозрил его, напал со своими суварцами и флотом на лагерь Джурги под предлогом наказания его за медлительность и трусость. Семь тысяч урусов из восьми были изрублены, растоптаны и потоплены казанчиями и салчиями. Джурги едва успел бежать с последней тысячей и более никогда в жизни не помышлял о походе на Державу.

Его отец Алтын-Калган хотел казнить Джурги за потерю войска, но, узнав о захвате им 25 джурских доспехов, сказал: “Бог с ним! Доспехи отличны, и если бы булгары продавали их нам, я бы давал им за них и больше вшивых мужиков!” Тем не менее, мой отец увидел как-то у балынского бека урусскую книгу, в которой было записано о победе Джурги в этой Колынской войне. Когда он заметил беку, что это неправда и рассказал, как было дело по свидетельству Якуба, то бек рассмеялся и заметил: “У нас разные понятия о победе. Для нас важно, что Джурги разбил Шамгуна и вывез дорогую для нас добычу, а то, сколько было человек у кана и сколько мы потеряли в бою мужиков - для нас не важно”.

И отец, и я сам, когда мы были на Руси, не переставали удивляться тому презрению и безразличию, с которыми урусские беки относились к своему народу. И мы заметили также, что в балынских книгах не писалось о том, что происходило в соседних, урусских бекствах, если только это их не особенно волновало...

А урусы - очень разные люди, и они сильно подвержены увлечениям - плохим и хорошим. Так что пишущий об этом народе по недолгому знакомству, может написать о нем очень плохое и очень хорошее, но и то, и другое при этом будет правдиво.

Вообще для того, чтобы хорошо знать их, надо долго пожить среди них... Благородство их к тебе может уживаться в них с коварством и безжалостностью по отношению к другим. Обиды от более сильных соседей сделали урусов склонными к непостоянству, коварству и обману.

А бек Куштандин говорил отцу, что бедствием его народа было пьянство и что некоторые склонны винить в распространении этого “насраният”. Но их лжеучение здесь ни при чем. В действительности это - от старого языческого обычая. Когда-то ульчийцы были самым добрым народом, неспособным пролить чью-либо кровь, даже преступника. Но затем они испытали ужасные нападения врагов, и им надо было сражаться. Их кахины (волхвы), которые у хонов назывались боярами, стали давать воинам перед битвой хмельное для храбрости. Хмельное давали людям также после битв, чтобы они смогли пережить те ужасные потери, которые они несли. Так народ привык к пьянству, а затем .этот языческий

обычай развратил и многих их священнослужителей - попов. Таких паиазов надо было бы казнить, но не могли, так как они были единственной силой, противостоящей еще более диким языческим .обычаям. Кроме того, попы пили также и для того, чтобы приобрести любовь пьющей паствы. Вот и получается, что иногда папазы пьют больше, чем прихожане. Так, при мне в Балыне один пьяный поп захлебнулся супом, который выпивал прямо из котла после благословения рыбаков на промысел...

А когда урус выпьет, то он делается либо очень добрым, либо очень злобным и кровожадным. Причем, добрый может стать злым, а злой - добрым. Этим, кстати, и пользуются наши купцы, когда хотят купить что-либо подешевле у урусского торговца, и чаще всего оказываются в выигрыше...

Говорят, Джурги, вернувшись из похода, сильно выпил и, придя в ярость, велел немедля казнить престарелого Ахада. Причем убийство поручил кисанскому беку Ар-Аслапу, треть войска которого была убита у Болгара. Затем, после смерти Алтын-Калгана, опасавшегося раздражать кана и принесшего извинения Шамгуну за самовольный набег его сына, Ар-Аслап, также по наущению Джурги, закрыл Хорысданский путь. Сын Ар-Аслапа от каубуйки, Рыштаулы, воспротивился этому и был брошен отцом в темницу. Из узилища ему помог бежать слуга - каубуец. Рыштаулы прибыл к Колыну, был обласкан эмиром и направлен зимой домой с курсыбаем сына Субаша - Халика Канджалыя, перешедшего на службу Селиму.

Мухшанцы, недолюбливавшие Ар-Аслапа за угодничество перед Балыном, открыли ворота Кисана, и курсыбай въехал в город в полном порядке и без сопутствующих войне грабежей. Юный Рыштаулы тут же воссел на отцовский престол, а Ар-Аслап угодил в свою же темницу, в которой вскоре и скончался от огорчения.

Обрадованные миролюбием Канджалыя кисанцы тут же освободили захваченных ранее булгарских купцов и выплатили огромную дань - по шкурке превосходной белки со двора. Правда, радость победы была омрачена печалью нового бека. Он узнал, что бессердечный отец, в отместку за его бегство, сказал матери, что Рыштаулы утонул в реке. Мать бека с горя умерла, и Рыштаулы напрасно звал ее у могилы. Горе бека было таким жалостливым зрелищем, что даже суровый Канджалый заплакал, как ребенок.

Рыштаулы стал верным союзником Державы, несмотря на соблазны, наущения и угрозы, исходившие от соседних урусских бекств. Он был первым урусским беком, которому, из уважения к нему, Держава дала титул эмира, то есть великого бека. Этим он был уравнен с великими беками Башту...

Ему вначале весьма досаждали его братья, родившиеся от других жен его отца. Они бежали к куманам Боняка и воевали с ним против Рыштаулы, пока Канджалый через два года не пришел вновь и не прихлопнул их всех в укреплении Борын. Только одному из отпрысков Ар-Аслапа удалось бежать и укрепиться при помощи балынцев в Кан-Мухше. Остальные пять были положены на месте, так как вздумали сопротивляться и запятнали себя убийствами купцов.
122
123

Сбежавшего Боняка Канджалый настиг на поле, которое называли “Хэлэк”. Злополучный хан пытался отбиться в укреплении, составленном из повозок на берегу Шира, но был повязан...

Канджалый отдал Боняка Рыштаулы, а тот подарил его улубию Башту. Говорят, он принужден был принять лжеучение насраниев и умер в монастыре.

Канджалый получил за эту победу прозвище Борын. Хорысданский путь открылся, что успокоило купцов...

Вместо Колына марданцы избрали улугбеком сына Балуса Хайдара. Когда Балус высказал в связи с этим претензии беллакцам, те ответили: “Ты заставил нас слишком много воевать, а Хайдар миролюбив. К тому же Хайдар - твой сын, и ты должен бы радоваться его возвышению”. Жалобу Балуса отклонил и Селим со словами: “Я не могу не принимать во внимание указ кана и волю марданцев - в противном случае я буду выглядеть преступником”.

Эмир Колын-Селим был одним из мудрейших мужей Державы, ставивший ее интересы выше своих, но при этом знавший себе цену. Ему легко можно было свергнуть кана, но он видел опасность казанчиевского засилья, которое сдерживал только его молчаливый союз с Шамгуном...

В 1135 году, когда кан направился к Бараджу для отражения дерзкого набега кара-оймеков хана Манука, Державу удостоил своим посещением мулла Абу Хамид из Гарнатского царства. К сожалению, мой дед Арбат Ос-Ладж, бывший ранее улугбеком Буля-ра, а после Колынской войны переведенный на пост губернатора отделенного тогда же от Беллака Саксина, проявлял равнодушие к делам веры и поэтому не оказал Абу Хамиду подобающего почета. Ласковее оказался другой сын Шамгуна эмир Отяк Улуг Мохаммед Джанги, замещавший отца в его отсутствие в Буляре...

Мулла, как это свойственно великим проповедникам, отказался войти во дворец кана, и тогда эмир удостоил его приятной беседы в Алтын-мунче. Сеид Якуб с еще большей учтивостью встретил муллу. По его просьбе потомок Атрака ибн Мусы, хозяин большого торгово-ремесленного дома Абу Бекр ибн Ахмед, предоставил мулле для жительства один из своих домов.

В беседе с сеидом мулла признался, что виденное им в Державе превосходит все то, что он слышал о ней ранее. Сын муллы Идрис остался в Буляре учиться в доме наук “Мохаммед-Бакирия”, а мулла, после знакомства со страной, отправился по делам в Рум по Хорыс-юлы. Он посетил по пути бейлик каубуйцев, в среде которых Якуб успешно распространял свет истинной веры, и совершил моление в мечети каубуйской столицы Кыр-Куба возле Батавыла. Мечеть называлась каубуйцами “Барын” - в честь алиа победы Бури. Якубу пришлось с этим смириться, чтобы не отталкивать каубуйцев от веры...

Тот поход Шамгуна был последним для кана. Его байтюбинское ополчение окружили оймеки Манука, и только подоспевший по приказу Колына курсыбай Канджалыя смог их опрокинуть. Когда оймеки побежали, кан гневно сказал Халику: “Почему ты нарушил мой указ и не распустил корпус?” А курсыбай был сохранен благодаря средствам Селима, Здесь осторожный эмир решил пренебречь волей царя, ибо без курсыбая Державе нельзя было обойтись.

Из трудного положения сардара спасла отравленная оймекская стрела, пущенная убегающим кыпчаком. Она слегка царапнула открытое для разговора лицо кана, но яд скоро убил Шамгуна.

Канджалый в ярости послал свою стрелу, которая пробила голову Манука насквозь, и затем нагнал и без всякой пощады истребил все войско хана...

Опора Колына пала, и он не решился противодействовать казанчиям, поднявшим Анбала на трон. Однако вскоре он подошел к Буляру вместе с курсыбаем Канджалыя и предложил казанчиям заключить с ним договор в присутствии кана. А чтобы уланы не уклонились от переговоров и не предприняли необдуманных действий, предупредил, что отдал Канджалыю и Хайдару приказ штурмовать столицу в случае срыва встречи. Затем Селим хладнокровно отправился один в Сувар Йорты, в круг казанчиевской своры, н заявил там: “Хороший политик - это хороший купец. Так давайте поторгуемся”.

Говорят, в Магистрате крик стоял сильнее, чем на базаре. Не раз уланы надвигались на Колына с обнаженным оружием, но в конце концов принуждены были договориться с ним.

Договор заключался в следующем: казанчии освобождались от воинской повинности и от налога с вотчин; территории субашских районов в Северном Джебельстане, то есть на правобережье Кара-Идели Мартюбинского, Суварского и Болгарского илей, сокращались в два раза в пользу казанчиев, и все земли по реке Алат в мартюбинском округе Кукджак также передавались уланам; средства канского двора увеличивались в десять раз за счет государственной казны и могли возрастать лишь в случае превышення уровня дохода 1135 года; Селим получал пожизненно пост улуг-бека Болгара, право контролировать государственных чиновников и казну, Сувар Йорты в Болгаре, Нур-Суваре и Саксине, внешнеполитическое управление, Кашанскую, Саксинскую, Урскую и Бийсуйскую провинции Державы; Мардан-Беллак сохранял свои права...
124
125

После.переговоров Колын отправился в Болгар, отдав уступленное им на растерзание казанчиям. Курсыбай неотлучно пребывал в районах, переданных уланам, дабы те при дележе не перебили всех субашей и друг друга...

Кан, передав дела нескольким любимцам, занялся охотой, пирушками, обременительными для населения поездками по внутрибулгарским ил ям Байтюба, Тамта, Мартюба, Сувар и Кашан, во время которых дело редко обходилось без грабежей и убийств субашей, без осквернения чести жен и дочерей кара-чирмышей и ак-чирмышей. Вздумавший письменно и устно перечить кану сеид Якуб был лишен языка и глаз и вскоре умер. Говорят, в последние свои дни он, лишенный всего, зарабатывал себе пропитание игрой на домбре на базаре. А его дом наук был превращен в вертеп, где частенько пьянствовал сам кан в окружении уланов и их любовниц. Любимым развлечением Амбала и его стаи было разложение целомудренных шакирдов путем насильственного спаивания и навязывания порочных женщин, которых в полуодетом виде сажали на колени несчастным учащимся.

Внука Якуба Кул-Дауда, вернувшегося из хаджа (во время которого он попал в рабство и в области Татяк был выкуплен за серебряный кувшин хонджакцами), настолько ужаснуло это положение, что он организовал братство суфиев и дервишей при мечети “Эль-Хум” в Нур-Суваре и заявил братьям: “Аллах лишил Булгар своей милости по причине распространения заразы безверия. Включайте в круг нашего братства “Эль-Хум” новых членов и молитесь и истово верьте за двоих, троих, пятерых, десятерых обычных верующих. Когда сила нашей веры будет равна той или превзойдет ту, которая была бы в случае приобщения к исламу всех безверных нашей Державы, тогда Милосердный Творец спасет нас”.

Каждый входивший в братство жертвовал всем своим имуществом и жил на получаемые от “Эль-Хум”а средства не богаче курмыша, призывал к отказу от роскоши, войны, всех видов угнетения и рабовладения, лицемерия и обмана ближнего. В Буляре бра тья, руководимые сыном Абу Хамида аль-Гарнати Идрисом, обосновались в части Хинубы. Среди братьев было много субашей и ак-чйрмышей, пожертвовавших своим имуществом под угрозой захвата его казанчиями...

В 1153 году уланы, ненавидевшие братство, схватили Идриса и замучили его. После этого братья перебрались во внешний балик города Саклан и назвали там свой урам Татяк, а в столице стали один за другим загораться дворцы казанчиев... Никакие новые разгромы ханака дервишей не могли приостановить эти поджоги. Когда озверевшие казанчии окружили мечеть “Эль-Хум” в Нур-Суваре, на защиту братства поднялся Сувар Йорты, выставивший для охраны ханака свое ополчение. Двоюродный брат отца Кул-Дауда Сулей-ман, бывший сыном саксинского сеида Дауда, а сам - нур-суварским и булярским сеидом, призвал Колыма немедленно вмешаться, и эмир не упустил случая уязвить казанчиев. Он сжал Нур-Сувар болгарским ополчением и курсыбаем сына Канджалыя Курная, а также не имеющими никакого понятия о страхе .или жалости на войне арбугинцами и заявил: “Наша Держава возникла и процветала по воле Аллаха. Теперь же некоторые кяфиры собираются истребить всех самых верных из правоверных, чтобы лишить ее милости Творца. Этого терпеть нельзя, и при первом новом убийстве дервиша я втопчу виновных в пыль”.

Казанчии, щелкая зубами, отступили, хотя в укромных местах при удобном случае продолжали тайком сводить счеты с братьями.

В тот гол в Буляр вновь прибыл Абу Хамид аль-Гарнати и встретил открытую неприязнь кана и его прихлебателей. Абу Бекра уже не было в столице - опасаясь разбоев казанчиев, он перебрался в Болгар. Сулейман едва нашел для него жалкую дервишескую лачугу в Татяке, в которую ему принесли труп его сына. Наши ожидали горестных воплей и стенаний, но мулла лишь сказал: “Он оставил этот мир по воле Аллаха во имя лучшего”, - и стал горячо молиться. Абу Хамид прибыл по Хорыс-юлы через Банджу, которую арабы называли по имени тамошнего святого ручья Нут, и очень удивился переменам в Державе. Его друг эмир Отяк спасался от казанчиев под крылом Колына па посту улугбека Саксина, а мусульмане вздыхали и тайком жаловались Творцу на невзгоды... Однако дела внешние, благодаря Селиму, были хороши. Гибель Манука заставила кара-оймеков присмиреть, и они после переговоров с посланником Колына Курнаем согласились подчиниться Державе и образовать подвластную ей провинцию Тубджак. Только один оймекский хан Башкорт решил остаться независимым и, благодаря помощи Отяка, мирно перешел со своими оймеками в куманские степи через Саксин. Бухарский или Хорасанский муть вновь стал спокойным...

Балынский бек Джурги пытался посадить в Кисане своих наместников, но всякий раз получал отпор.

В 1140 году одного появления Курная было достаточно для того, чтобы балынские войска бежали от Кисана...
126
127

В 1150 году сын Джурги Хан-Тюряй осмелился отказаться от выплаты джирской дани. Одновременно галиджийцы стали тревожить своими набегами области Бийсу: Нукрат... и даже окрестности острога Туймас-Артан на реке Бий-су, куда заходили из Чулманского моря садумские корабли и съезжались для торговли охотники, рыбаки и пастухи племен Тупая (Севера) - тунайцы...

А Туймас-Артаи основал болгарский купец Туймас, торговавший с Артаном, в то время, когда Угыр Башту закрыл Ар ганский путь через Галидж, Охрану острога нес шудский род куяи, славившийся торговлей превосходными шкурками зайцев,

А Якуб писал, что при Маре эти шкурки служили деньгами и назывались “бармал” - так, как именовали шудцы Булгар. И первые монеты, чеканенные по настоянию Микаиля при Бат-Угыре Шамси-Малике, тоже назывались “бармалами”...

Встревоженный поведением ульчийцев Колын вызвал Курная и сказал ему: "Я помог тебе и твоим людям в трудное время ради благополучия Державы. Теперь приспело время вам расплатиться со мной и совершить большой поход на Тунай”...

Зимой 1150 года они выступили вдвоем во главе курсйлбая и ак-чирмышей на Тунай, где заложили новый центр Бийсу - город Колын возле балика Нукрат на Нукрат-су, разгромили несколько острогов галиджийцев на реке Тун и в завершение осадили Ар-Аслан и ушли из него, получив по шкурке белки с каждого двора.

После этого Хан-Тюряй вторгся в Кара-Мухшу и захватил Кисан, но бежавший от него Рыштаулы вместе с подоспевшими марданцами сына Хайдара бека Байчуры быстро выправил положение...

Говорят, что Рыштаулы вновь явился к Кисану на рассвете с небольшой дружиной и после короткой перестрелки бросился бежать. Хан-Тюряй, всю ночь праздновавший победу, не смог встать с постели и послал за ним своих воевод. Те попали в засаду Байчуры и были без всякой пощады перебиты арбугинцами.

Несколько уцелевших с ужасными криками бросились назад в город и произвели в нем смятение. Хан-Тюряй, узнав о гибели воевод, едва успел ускакать из Кисана в Балын - полуодетым и в одном сапоге. За ним бросились и остатки его воинства. Байчура вое становил в городе бека Рыштаулы, а затем выбил балынцев и из Кана. Грабежей бек не делал, но с Кана взял по белке со двора. Через два года балынцы вновь захватили у Рыштаулы Кисан и ограбили булгарских купцов. В ответ Курнай и Байчура зимой пожгли области Кисана, Кана и Булымера.

В тот же год умер эмир Колын, и Держава на десять лет погрузилась во мрак казапчиевских бесчинств. Курсыбай был распушен. Казаичии, как голодные волки, вломились в субашские районы и стали теснить игепчеев в дебри. Захваченные земли уланы заселяли сербийцами и арами, которых захватывали в открытых набегах на земли казны.
128

Улугбек Мартюбы Ос-Ладж не вмешивался, опасаясь за свою жизнь. Сеид Сулейман, в ужасе от происходившего, бежал к эмиру Отя'ку в Саксин, но вскоре и тому пришлось спасаться бегством к своему тестю Башкорту. Кул-Дауд, поставленный сеидом Буляра по требованию суварчиев, едва удерживал распоясавшихся казанчиев от разгрома суварчиевских домов. Повсюду бесчинствовали сборщики налогов, увеличенных в два-три раза. Когда уполномоченные кана явились в Банджу с сообщением о том, что дань с Мардана увеличена в два раза, Байчура воскликнул: “Ни один иноземный враг не угнетал нас более, чем собственный кан!” Хотя бек уплатил дань, эти слова ему не забыли...

В 1117 году к Саксину прибился сын хана Шарафхана Сарычин. Не доверяя никому из своих, кан назначил сына Сарычина Аса на освободившийся пост тархана Саксина. А здесь и в провинциях Бийсу, Мардан-Беллак, Ура, Тубджак губернаторы назывались тарханами, а в прочих илях - улугбеками (или, иногда, улубиями). Так как саксинцы смотрели на нового тархана, как на разбойника, он пребывал значительную часть времени в ауле Бехташ, откуда начинался путь от Идели к Ширу. Потом, все же, жители саксинского Сувара сжалились над ним, и он перевел свой Двор в этот город...

Обиженный Башкортом хан опасался покушений со стороны оймеков и поэтому вызвал к себе из Гурджи служившего там своего брата Атрака. Атрак, однако, промаялся на службе Державе недолго и бежал под крыло Башкорта.

В это безрадостное время только Арбат сохранял спокойствие, ибо руководствовался словами, сказанными сеидом Бакиром булярским мятежникам и смутившими их: “Поручите свою жизнь и судьбу Аллаху!” [...]

Решив застроить югарыкерманский пустырь, он заготовил камни и попросил сына Кучак-Качкына Аслана возвести несколько красивых зданий. Аслан со своими учениками возвел чудно украшенный каменными барсами, львами и другими изображениями дворец бека и большие ворота Улугбекского Двора, однако нападение Отяка прекратило стройку. Завидуя умельцам, балынский бий за огромные деньги нанял Аслана и его помощников, и они возвели ему точно такие же сооружения. А часть камней, ставших ненужными, вывезли в Балын и построили из них несколько церквей...
129

Отяк, истомленный неудобствами дикой степной жизни, покинул тестя и перебрался в Башту, где в 1159 году жена родила ему сына Габдуллу... Он был маленьким подобием деда-хана, и Башкорт в нем души не чаял и часто наезжал в Башту к зятю с целью повидать внука. Урусы не только не препятствовали этому, но даже радовались, так как в это время бывал мир между ними и кыпчаками Саклаиа, которых возглавил Башкорт.

Пожив некоторое время в Башту, Отяк перебрался в Балын к Хац-Тюряю, обещавшему помочь ему занять отцовский трон...

Между тем Анбал делал все, чтобы потерять трон. Бесчинства казанчиев и чиновников, затронувшие всех, кроме них самих, вызвали всеобщую ненависть к кану... Ак-чирмыши Кукджака и субаши Арсу объединились с арами и стали давать отпор насильникам. Одновременно бывшие курсыбаевцы Кермека, а теперь субаши, прикончили сборщиков налогов. Билемчеи пытались бесчинствовать в кермекских аулах так же, как и в аулах прочих провинций, но не привыкшие к этому суровые бахадиры положили их на месте. Байчура тут же заявил, что будет стоять заодно с Курнаем, и струхнувший кан решил одолеть его коварством. Но вначале послал сына Сарычина на Мартюбу. Хорошо зная обстановку, Арбат пригласил тархана к себе и предложил ему объезжать аулы субашей и ак-чирмышей. Ас-тархан так и поступил, отыгравшись на кара-чирмыщах. Одних пленных аров он распродал казанчиям, а других привязал к быкам и, хлеща их бичами, погнал в Буляр...

После этого кан посватался к дочери Байчуры Самар-би и пригласил его на свадьбу. Несчастный тархан не мег отказаться от приезда на свадьбу собственной дочери и прибыл в Буляр. Прямо при въезде в столицу он был изрублен на куски казанчиями. Самар, узнав об этом, бежала в Банджу и была там провозглашена улугбикой...

Окончательно власть Анбала была подорвана смертью Кул Дау~ да. Двор беспокойного сеида в Татяке с началом волнений по приказу кана окружили казанчии, не позволявшие обличениям муллы вырываться из Сакланского балика. Тогда Кул-Дауд отказался принимать пищу до тех пор, пока злоупотребления не прекратятся, и умер от голода. Случилось это в 1163 году. На его намогильном камне по его завещанию написали: “На суде Всевышнего будут судимы мои отец и мать и я, умерший за веру”.

А во время царствования Хисама постепенно прекратилось каменное строительство, и в каменоломнях скопилось большое количество плит. Кул-Дауд велел “Эль-Хум”у закупить их и ставить на могилах правоверных мусульман с соответствующими надписями, дабы Всевышний мог отличить верных от неверных...

Едва весть о смерти сеида донеслась до Буляра, как народ вышел на улицы и был с необычайной жестокостью разогнан...

Глава 19. Царствование Отяка

В это время в Державу по Кара-Идели вторглись Отяк и Хан-Тюряй с ордой бальпщев,. канцев и киоанцев. Вначале они осадили Учель. Ночью Арбат, обожавший игру в шатрандж, увидел во сие свой проигрыш Отяку. Приняв это за плохое предзнаменование, улугбек утром сдал город брату. Отяк хотел пощадить Учель, но зловредный Балынец, угрожая разрывом их союза, настоял на сожжении укреплений Югары Кермана и Калгана на Богылтау. Жители были переселены в балик Акбикюль, окруженный лишь частоколом и поэтому не могущий быть крепостью.

С Арбатом и его семьей была пленена и дочь Хисама Байгюль-би. Когда жена Анбала саклапка Услан-би, не выдержав распутства мужа, уехала на Горную сторону, дочь также, по той же причине, уехала к Арбату. Услан-би умерла в ауле Мар-Кавэс, и горы вдоль правого берега Кара-Идели получили ее имя - Услантау. А ее (могила стала местом паломничества, ибо многие люди думали, что она была святой...

Затем союзники высадились у Бол тара и здесь встретились с посланным против них Асом. Тархан, вызванный было для похода на Бсллак, был, к его радости, развернут в другую сторону и бросил на Урусов не свою, а наемную конницу сына Атрака Хонджака. Тот был разбит, и сын Сарычина, как будто ожидавший этого, тут же побежал со своими и уцелевшим Хонджаком в Буляр.

Едва тархан появился перед столицей на взмыленном коне и со словами о поражении, как суварбашцы тут же призвали ополчение к оружию и повязали кана. Никто в стране не подумал и не решился вступиться за Анбала, а его любимцы и уцелевшие от народного гнева билемчеи предпочли тихо отъехать в Нур-Сувар и Болгар.

Отец вспоминал, что сын Хисама Селим Чалмати - улугбек Болгара - послал Отяку тайное послание. В нем он обещал Джанги не сдавать город урусам и открыть ворота только ему Сам же Отяк, узнав о свержении Анбала, ринулся в Буляр и немедленно был поднят на трон присоединившимся к нему у Нукрата Курнаем, а также сыном Сарычина Асом, головой суварчиев Умаром и тарханом Тубджака ханом Тургенем.
130
131

Хан-Тюряй, решив, что Отяк покинул его, в крайнем озлоблении разграбил неукрепленные Ака-Басарский, Хорезмийский и Ибрагимовский балики Болгара и пошел на штурм цитадели и Барынджарского балика. Чалмати и барынджарцы, однако, без труда отбили приступ балынцев, ибо урусы не могли брать булгарские города ввиду плохого вооружения к отсутствия каких-либо приспособлений. Только когда Отяк вновь явился к Болгару, Хан-Тюряй успокоился и охотно согласился уйти с ополовиненным войском после выдачи ему Анбала, его дочери Байгюль, Арбата и его сына Азана. Впрочем, поговаривали, что они были выданы самим Отяком, желавшим избавиться от соперников. Об этом говорит то, что особенно досадивший Балынцу Чалмати преспокойно остался в Державе, а все пленные были хорошо устроены. Хисам стал первым балынским уланом или боя ром, а Арбат - воеводой Мосхи. Против воли Байгюль, но с благословения Анбала, Хан-Тюряй взял ее в жены. Бика, горячо любившая родной край, не простила Балынцу разгрома Учел я, болгарских баликов и ее любимой усадьбы, где она родилась. Таким же был и Чалмати, который в ответ на требование выдать пленных урусов передал Балынцу их обезглавленные тела с одним булгарским сапогом на каждом. У урусов только беки и бояры были в сапогах, и все сразу поняли, что эмир напомнил этим Балыицу о его позоре под Кисаном.

Новый кан тут же отменил повышение налогов и закрепил положение сторон в Мартюбе. Это сразу же успокоило народ. Мща казанчиям, окружившим/грон Анбала, кан велел им во главе с уланом Сараном переселиться и пустынные части марданского округа Мухши и построить город Мухшу и Саран. Беллак получил за это дань с Мухши, втрое превышавшую прежнюю с буртасских аров и сербийцев. По соседству, на Шире, находились владения куманского хана, сына Боняка Чишмы, служившего на Барадж-Чишме при Шамгуне и отъехавшего на Шир после смерти кана. Он считался храбрым воином, и между ним и марданцами существовал уважительный неписаный уговор о ненападении на владения друг друга. Хонджак, стяжавший себе сомнительную славу самого отъявленного разбойника в Саклане, был им разбит и с тех пор объезжал верховья Шира стороной...

Союз кана с Балынцем продолжался недолго. Всевластие Хан-Тюряя вывело из себя и бояров, и сына Рыштаулы - кисанского бека Халиба. Чтобы свалить Балынца, Халиб решил столкнуть его с Державой и собственным сыном. Он уговорил честолюбивого сына Хан-Тюряя Мышдаулы совершить победоносное нападение на Державу и получить тем самым основание для занятия трона. Поводом для нападения послужил приказ Отяка о восстановлении укреплений Учеля. “Пойдем зимой, - сказал Халиб Мышдаулы. - Кан ушел в Колын, и мы легко возьмем богатую добычу у булгар, не ожидающих нападения в эту пору”.

Кан действительно пошел на Колын - столицу провинции Бий-су - через Учель, ибо тамошний тархан Мер-Чура возмутился удвоением дани. Мер Чуру тайно вдохновлял его отец - урский тархан сэбэрец Алей-бат, который ожидал того же. Брат Алей-бата

Акбалык был тарханом провинции Байгул и также исподтишка поддерживал мятеж. Выступать открыто братьям мешал страх перед тарханом Тамты Инсаном и Тургенем.

Мышдаулы с Халибом въехали в пределы Державы и разгромили большой мишарский аул Алтыш на реке Чуыл, после чего проследовали к Дэбэру. Дэбэрские субаши, злые на казанчиев, даже ухом не повели и с нескрываемой радостью наблюдали со стен за пожарами в уланских поместьях.

Халиб остался у Дэбэра - будто бы решив взять его, а Мышдаулы отправился к Учелю, укрепления которого не были закончены даже наполовину. Беззащитные акбикюльцы заблаговременно бежали в лес, так что бек ничем не поживился. В крайнем раздражении он вернулся к Дэбэру и обнаружил, что Халиб уже убежал, а к городу приближается злое на урусов болгарское ополчение Чалмати с двумя тысячами казанчиев.

Казанчии захватили балынский обоз и отстали, предоставив ополченцам преследование раненного в шею копьем Мышдаулы. Но горожане были неважными всадниками, и Мышдаулы ускользнул. Впрочем, рана его не зажила, стала нарывать, и в конце концов бек от нее умер.

После этого Хан-Тюряй, чтобы очиститься от обвинений в дружбе с каном, объявил о подготовке нового набега на Державу. Это переполнило чашу недовольства беком. Анбал, поощряемый Халибом, уговорил бояров посадить на трон сына Хан-Тюряя и Байгюль-би Джурги, которого наши звали Лачын Хисами. К заговору всей душой примкнула Байгюль, впустившая ночью заговорщиков в спальню мужа. Она заранее спрятала меч ненавистного мужа, и тот, оказавшись безоружным при нападении, был убит топором Анбала.

Кана эти события застали врасплох. Вернувшись из Колына с Мер-Чурой и тысячью его биев, захваченных в плен Курнаем, Отяк столкнулся с набегами Чишмы. Говорят, что озлобленные мухшийские казанчии натравливали Чишму на Державу и пропускали того через свой округ в Мартюбу.

Первый такой набег куманы устроили во время набега Мышдаулы и отвлекли на себя марданцев и мишарских ак-чирмышей. А среди мишарских булгар всегда селилось много куманов, поэтому они более, нежели булгары других областей, были похожи на них... Защитить всю границу они были не в состоянии, и поэтому кан перебросил в Мухшу курсыбай. Боеспособность корпуса, однако, сильно упала вследствие недостаточности жалованья для приобретения вздорожавшего вооружения, и Курнай явно проигрывал более многочисленным куманам. Хонджак тайком помогал Чишме в надежде на его ослабление.
132
133

В один из набегов куманы прорвались к Дэбэру. Отяк пришел в сильнейшую, ярость, ибо большая часть округа была уже казенной и канской, и распустил курсыбай. Fla высвободившиеся средства он сколотил новый корпус из ярчаллынских тиньтяусцев Инсана и послал его в Мухшу. Любимая младшая жена кана - дочь кисанского бека Халиба Биш-Ульби - в это же время уговорила мужа перенести сюда и столицу Державы, чтобы быть поближе к отцу. Когда Отяк прибыл в Мухшу, пришла весть о гибели Хан-Тюряя. Кан немедленно послал Инсана в Балын, и тот осадил и сжег город Кул-Асма. Бек города Микаиль выскочил из него в нижнем белье и попал в плен, но был отпущен по приказу Отяка, так как новый бек Балына Сыб-Булат обещал за его освобождение возобновить выплату отмененной Хан-Тюряем джирской дани.

Пока успокоившийся кан был занят Мухшей, Сыб-Булат захватил мятежников и жестоко покарал их. Анбал был утоплен в ящике, в который его заколотили живьем, а Байгюль привязали к перекладине ворот и расстреляли из луков.

Лачын же бежал в Кисан, что вызвало столкновение Балына с Халибом. Отяк поддержал Халиба, ибо Сыб-Булат не прислал обещанной дани, и тот двинулся на Мосху вместе с Инсаном. Тар^ хан, люди которого устали от войны, а мастера были отозваны в Мухшу, бился без всякого желания, и Арбат, выйдя из города, разбил и пленил Халиба. Сын Халиба Урман, друживший с Балыном из страха перед Державой, тут же занял Кисан и склонил Чишму к нападению на Мухшу...

К несчастью, вспыльчивый и легкомысленный кан поссорился с Инсаном. Биш-Ульби назвала тархана виновником пленения отца, и кан в гневе ударил того плетью. Тиньтяусцы, самый последний из которых никогда не уступал дороги даже уланам, возмутились и самовольно ушли к Дэбэру. В этот момент напали куманы. Было это в 1178 году.

Оставив 50 джур защищать город, кан стал отступать. Воспользовавшись неразберихой, Биш-Ульби бежала в Кисан с двумя своими сыновьями от кана - Халибом и Алтынбеком Джелалетдином. Кан, подойдя к реке Дэбэр, которую потом стали называть Зюей, решил передохнуть. На рассвете к лагерю вышел Инсан. Он был озлоблен тем, что болгарские казанчии не пропускали его домой, подозревая в переходе на сторону Чишмы. Один из джур кана, увидев тиньтяусцев, принял их спросонок за куманов и поднял тревогу. Инсан же принял лагерь кана за стоянку казанчиев и немедленно атаковал его. Были убиты 49 из 50 джур кана. Сам Отяк выскочил из шатра и бросился на коне к Дэбэру. Но в реке кан внезапно упал со скакуна и утонул. Только один из джур,посланный ранее каном в Болгар к сидевшему там Габдулле, доскакал до места.
134

Чельбир немедленно поскакал к Дэбэру с 400 ополченцев. У города он застал потасовку Инсана с казанчиями и едва развел дерущихся. Установить истинных виновников гибели кана ему не удалось, ибо тархан сказал, что отступал с каном и перед Дэбэром заплутал в лесу. На месте капского лагеря, которое стали называть Отяковым полем, было обнаружено куманское оружие тиньтяусцев. Инсан поспешил заявить, что это свидетельствует о виновности куманов, и Габдулла не мог не признать его правоту. Только перед смертью тархан рассказал правду моему отцу, дабы облегчить душу и твердо веря в его порядочность.

На счастье Инсана один из отрядов Чишмы появился в это время перед Дэбэром, и Чельбир со всей яростью набросился на него. Три тысячи кыпчаков были изрублены, а головы их сложены в кучу. Особенно усердствовал Инсан, опасавшийся сомнений Габдуллы в его верности.

Чельбир все же не простил тархану гибели отца и велел ему остаться на вечное жительство в Дэбэрском округе. Но Инсан радовался уже тому, что избежал худшего...

Глава 20. Булгар под властью Габдуллы Чельбира

Габдулла, поднятый на трон Джалмати, Курнаем, улугбеком Мартюбы Даиром и сыном Ас-тархана, видел в Чишме убийцу отца и вскоре обрушился силами 4 тысяч болгарских и суварских казанчиев на Шир. Но гоняться за легкими куманами по степи тяжеловооруженным уланам было тяжело, и они года через два умолили кана избавить их от внешних войн за выкуп. На эти средства Габдулла восстановил курсыбай и поручил его сыну Курная беку Гузе. Курсыбаевцы разорили станы куманов на Шире и доставили кану голову Чишмы. Чельбир велел бросить ее в яму рядом с могилой отца. Гуза не отстал от кана по суровости и также насыпал холм из голов куманов на месте разоренной ими Мухши...

В 1181 году, однако, взгляд неистового кана на время оторвался от Саклана. В этот год обнаглевшие галиджийцы, притворившись балынскими рыбаками, проследовали мимо беспомощного Учеля и спящего Болгара в Нукрат-Идель и разграбили замок кана Ибрагима “Аламир-Султан”. От замка уцелела лишь башня Алабуга. Сын Акбалыка - Масгут, поставленный тарханом Тамты, погнался за разбойниками и уничтожил их всех у города отца Каргатун на Чулмане. Но душа кана была обожжена и горела ненавистью к балынцам, пропустившим разбойников в пределы Державы.

Зимой следующего года Гуза выжег окрестности Кана и Кул-Асмы, еще через год - Раджиль. Перепуганный Сыб-Булат уговорил всех урусских беков помочь ему и летом вторгся в Державу.
135

Двоюродные братья Урмана Бат-Аслап и Халик, а также бек Кана Рыштаулы нанесли отвлекающий удар по Дэбэру и заставили Габдуллу бросить на помощь городу Гузу и сына Ас-тархана Торекула. Сюда же поспешил Хонджак, отдавший свою пятилетнюю дочь Саулию за десятилетнего брата кана Мир-Гази. Сблизиться с Державой Хонджака заставили урусы, стеснившие его в степях после разгрома Башкорта... Дочь Башкорта- мать Габдуллы Кунгур, выкупила отца у баштуйского бека, по хан остался доживать в Саклане...

Пока Гуза в одиночку бился у Дэбэра, хитрый Сыб-Булат с 45 тысячами пеших воинов прокрался по Кара-Идели и Агидели к устью Дяу-Шира и высадился западнее Тухчи. С ним были бек Караджара Булымер, бек Бурисалы Кинзяслап, бек Шамлына Мыш-даулы, Урман и еще четыре ульчийских бека. Сыб-Булат вез с собой и бека Азана, моего отца, желая посадить его на капский трон. Но, памятуя бегство Отяка от Хан-Тюряя под Болгаром, Сыб-Булат велел отцу остаться на месте высадки под охраной 5 тысяч воинов. С остальными он после неудачной попытки взять Тухчи двинулся к Буляру...

Кана не было в столице, ибо он был изгнан из нее мятежом Мамли-Омара или Мамиля. Мамиль был старшим сыном Хызыр-Худжи и после смерти' Кул-Дауда был поставлен сеидом столицы. Однако Чельбир не ужился с ним и в 1179 году поставил сеидом сына Кул-Дауда Мирхуджу. Мирхуджа, неистово преданный делу распространения ислама, всю жизнь проповедовал по отдаленным уголкам Державы,люка, наконец, не осел в устье Тамты или Джалмат-Зая.

А джалматцы или тиньтяусцы были одной из могучих ветвей народа сабанов. Часть джалматцев отделилась от остальных сородичей и вместе с племенами харька и канглы образовала баджанакский народ, так что тиньтяуские булгары смотрели на баджанакских булгар Мардана как на своих и постоянно поддерживали с ними родство.

Тиньтяуских джалматцев называли еще биш-калпаками, что значило “пять мужей”, ибо у них шапка была признаком мужчины. Якуб писал, что однажды хазарские тюркмены перебили их племя, и из него осталось только пять мужей. Они пришли на Джалмат-Зай и возобновили здесь свой народ. А по именам мужей назывались и их главные роды: Ардим, Дим, Гузи, Мин или Мун и Табын. А из других сабанских племен Якуб упоминает джулутцев с двумя главными родами барынджарцев и арбугинцев...

А хотя тиньтяусцев обратил в ислам еще Микаиль, среди них были еще сильны языческие заблуждения. Так, на сабантуе у здешних булгар женщины выходили бороться с мужчинами. Мирхуджа пытался запрещать это, и однажды толпа тиньтяусцев едва не растерзала его за то, что он помешал схватке одного парня с дочерью бия табынцев Юмарт-Табына. Бий едва спас муллу, и, волею Аллаха, эта же девушка стала его женой и в 1172 году родила ему сына Мохаммед-Гали. Во время переселения семьи в Буляр она простудилась и вскоре умерла... Нового сеида булярцы прозвали Наккар - за его звучные и красивые призывы к молитве... Мамиль ушел в Тат я к и возглавил “Эль-Хум”.

Положение народа стало к тому времени совсем печальным. Су-баши, мелкие хозяева, ак-чирмыши и кара-чирмыши были изнурены дополнительными налогами и повинностями, введенными каном в связи с прекращением поступления джирской дани и строительством укреплений на Барадж-Чишме, Дэбэре и в других местах, а также ввиду необходимости возмещать затраты на беспрерывные войны. Неблагополучие усилил неурожай, вызвавший сильнейший голод. В самом братстве верх взяла наиболее воинственная группа под названием “Амин”, знаменным символом которой стал алп Симбир-Карга. Она выступала против чрезмерных налогов и повинностей и за неизменность их размеров, за уничтожение вотчин, за перевод уланов в разряд ак-чирмышей и курсыбаевцев, а курмышей и кара-чирмышей - в разряд ак-чирмышей и субашей при условии принятия ими ислама.

Рассадником идей аминовцев, которых стали называть “грачами”, стал дом наук “Мохаммед-Бакирия”. Здесь под их влияние попали два шакирда - Мохаммед-Гали и эмир Мир-Гази. А они были сверстниками и сдружились там. Ах, как я в cbqc время мечтал учиться в университете, но отец запретил это со словами: “Если ты побываешь в стенах этого заведения, то никогда не сможешь стать хорошим правителем”.

Аминовцы хотели осуществить свои планы путем свержения кана и поднятия на трон их единомышленника. Таковым, на их взгляд, был Чалмати. Заговорщикам благоприятствовало и то, что курсыбаевцы выражали недовольство низким жалованьем и тем, что и его они иногда недополучали.

Встревоженный кан зимой объявил сбор байтюбинского ак-чирмышского ополчения. Но когда воины собрались у столицы, Мамиль призвал их к мятежу. Один из ополченцев тут же поднял переданный ему муллой золотой флаг с изображением грача. Это послужило сигналом к началу мятежа...
136
137

Бунтовщики толпами бросились к зиндану “Шайтан Бугаз” и освободили с 300 еще живых колынцев. После этого нищие стали грабить и поджигать дома билемчеев и знатных людей. Кан, узнав об этом, бежал из Буляра в Болгар. Рассказывают, что когда Чельбир проезжал мимо вышедшего на улицу сеида, то спросил у него: “Разве ты не покинешь город вместе со мной?” Наккар на это ответил: “Цари могут бежать и возвращаться, но улемы всегда должны быть с народом”...

Мятежники овладели столицей и тут же в здании Сувар Йорты подняли на царствование Чалмати и образовали 10-тысячное ополчение. Везиром стал Мамиль, а Мирхуджа остался сеидом, ибо был любим народом за честность и справедливость...

Кан вызвал Тургеня, но осада столицы тубджакцами в присутствии Чельбира ничего не дала. Мер-Чура во время одного из приступов пронзил тархана железной стрелой, и оймеки оробели. Кан, оставив сына погибшего хана - Мергена - у города, вернулся в Болгар и вызвал Гузу, сына Ас-тархана, Хонджака и Самар-би. Самар-би явиться отказалась. Гуза прибыл, но прямо заявил Чельбиру, что не будет штурмовать столицу ввиду ненадежности обнищавших курсыбаевцев. Когда Габдулла закричал на него, Гуза гордо заметил, что он - такой же потомок Бат-Бояна, как и кан, и что если Чельбир не удвоит жалованье курсыбаевцев, он уйдет в Кермек. Кан одумался, опустил меч и велел объявить о повышении жалованья курсыбаевцам. “Теперь ты пойдешь на Буляр?” - спросил сардара Чельбир. - “Только в том случае, если ты не подвергнешь казни ни одного мятежника”, - ответил Гуза. Кан пришел в полное неистовство, но при всей отцовской вспыльчивости, идущей от горячего сердца, он был весьма холоден умом, поэтому и на этот раз благоразумно удержался от расправы с бахадиром и с плохо скрываемым раздражением обещал ему быть милостивым.

Но в тот момент, когда курсыбай готов был ринуться к столице, пришла весть о вторжении Сыб-Булата, и Гузу развернули на Дэбэр. Кан не предполагал в ульчийцах, которых он презирал, способности к воинской хитрости, и поэтому, когда Сыб-Булат высадился в устье Дяу-Шира, только застонал от бессильной ярости. Возле Буляра шатался лишь Мерген, назначенный новым тарханом Тубджака, но на него надежды было мало. Хорошо еще, что сын кашанского улугбека Алабуги Ахтям, бывший воеводой Тухчи, оказался достойным потомком своего предка Кермека - отбил приступ Сыб-Булата и этим задержал урусов...

Когда Балынец придвинулся к Буляру, то у оврага Ас-Елга повстречал Мергена и вступил с ним в переговоры от имени Азана. Тархан, не зная кто же будет у власти, пошел на уступку урусам окрестностей столицы, хотя и остался поблизости.

Две недели Балынец осаждал город, но ополченцы держались стойке. Однажды на рассвете Мамиль поднялся на высокий минарет Сулеймана мечети Барадж призвать правоверных к утренней молитве. Внезапно для себя он увидел, что урусы, измученные долгой и непрерывной осадой, спали крепким сном. Тогда булярцы вместо привычного призыва услышали от муллы призыв к нападению на вражеский лагерь. Чалмати, не мешкая, открыл Красные и Бычьи ворота к атаковал станы врагов. Ему удалось вырубить лагерь шамлынцев и канцев, но Кинзяслап сумел поднять своих и ударить Чалмати в бок тяжелым копьем. Эмир упал и вскоре скончался, а булярцы поспешно отступили за стены. Бросившийся за ними Кинзяслап был также сражен стрелой Мер-Чуры, и урусы были отбиты.

Мерген, воспользовавшись сумятицей, атаковал уцелевшие лагеря ульчийцев и стал отходить к Болгару. Навстречу ему уже двигался Гуза, разбивший кисанцев и поручивший их добивание подоспевшим арбугинцам и саксинцам.

Оба кисанских бека были убиты, а Рыштаулы утонул во время бегства в Дэбэре. Из 15 тысяч урусских всадников избежали гибели только 5 тысяч.

Сыб-Булат, однако, замешкался у столицы, затеяв переговоры с Мамилем. На встречу с Балынцем ездил Мирхуджа с десятилетним сыном Мохаммед-Гали. Мятеж Мамиля опьянил юного Гали и сделал его на время приверженцем насильственных действий при установлении любезного его сердцу царства Добра и Справедливости. Позднее Гали рассказывал отцу, что выезжал в лагерь Урусов без всякой охраны. Там он увидел умирающего Кинзяслапа. Бек, увидев мальчика, улыбнулся и велел подарить ему свой меч.

Переговоры закончились обоюдным согласием: мятежники соглашались поднять на трон Азана, а Сыб-Булат - отвести войска от столицы. Начался и обмен пленными, который был прерван громовой вестью о приближении Гузы. Почуяв неладное, Урман с другими кисанскими и капскими беками и боярами бежал к устью Дяу-Шира на захваченных у оймеков лошадях. Гуза, получивший приказ капа взять прежде всего столицу, не желал препятствовать этому бегству и лишь для видимости послал на перехват Хонджака. Кыпчаки, как и рассчитывал Гуза, были смяты Урманом, но Сыб-Булат с остальными урусами, едва переправившись через Черемшан, к великой досаде сардара не последовал за кисанцем. Растерявшись, он велел окружить себя дощатыми щитами и возами, на месте между речкой Куй-Елга и оврагом Ас-Елга. Но долго пребывать в этом укреплении большому количеству воинов было невозможно, поэтому Сыб-Булат своим приказал пробить себе дорогу.
138
139

Урусы, отчаянные в попытках спасти себе жизнь при наличии хоть малейшей надежды на это, огромной пешей толпой двинулись вперед. Тут подъехала тысяча казанчиев, возглавляемая улугбеком Болгара Лачыном Хисами. Приняв нежелание сардара закрывать путь ульчийцам за робость, они стали громко потешаться над ним. Сардар, не стерпев этого, развернул войско для битвы так, что оно перекрыло путь к Агидели. Впереди оказались кыпчаки Мергена и 'Хонджака, за ними - бахадиры Гузы, а за ними - казанчии. Началась невиданная по ожесточенности битва, продолжавшаяся три дня. В первый день сражались преимущественно куманы, а курсыбаевцы лишь изредка поправляли их положение. Во второй день подуставшие кыпчаки сражались вяло, и курсыбаевцам пришлось использовать всю свою мощь для отражения прорывов врага. В третий день, наряду с пехотинцами, в дело вступила немногочисленная конница урусов, возглавляемая Булымером и Сыб-Булатом. Булымер прорубил себе дорогу сквозь кольцо бахадиров и уже прорывался через ряды казанчиев, потерявших 500 человек, но увидел, что Сыб-Булат завяз в схватке с курсыбаевцами и бросился к нему на помощь. Наши тут же сомкнули ряды и вновь загнали урусов в их лагерь. В этом бою самоотверженный Булымер был сброшен с лошади и лишился руки, которой, потеряв щит, прикрылся от удара и которую бахадиры тут же воткнули на конец захваченного урусского знамени. Каубуйский бек Елаур, бывший кошчы (сокольничим) отца Булымера, сумел посадить его на свою лошадь и спасти от гибели, но сам он попал в плен. После этого ульчийцы, потерявшие 20 тысяч человек, больше не делали попыток прорваться и сели в осаду.

Между тем схватка произошла в устье Дяу-Шира, куда устремились по суше тиньтяусцы сына Акбалыка Масгута, а по воде - корабли канского флота под водительством Ширдана. И здесь урусы отгородили себя и свои корабли с суши щитами и возами. Тиньтяусцам, однако, удалось в одном месте прорвать укрепление, но тут подоспели кисанцы Урмана и отогнали их. Менее многочисленные ширданские салчии смогли потопить несколько урусских кораблей и отступили лишь после того, как достигли главной цели атаки - отбили бека Азана. Так передавал Ширдан, однако отец говорил мне, что наши были отбиты, и он сам бросился за ними и достиг их, находясь уже по пояс в воде. Урман потребовал от воеводы Сыб-Булата Алаши немедленного отплытия, но Алаша отказал, заявив, что ему лучше погибнуть здесь, чем вернуться домой без своего бека...

С наступлением ночи урусы в своем лагере стали молиться перед неминуемой смертью. Однако бек Елаур, попавший в плен к Джурги, сумел склонить Лачына к помощи попавшимся в западню бекам. “Ты хочешь, я знаю, стать беком Дима-Тархана, - сказал он ему. - Тогда возьми и спаси сильнейших урусских беков - и они помогут тебе достичь этого”.

Елаур был отпущен и пробрался к бекам с булгарскими доспехами и сотней лошадей. Беки и их ближние бояры, не мешкая, переоделись и тайком от остальных своих воинов бежали к лагерю Алаши. У самого берега они наткнулись на тиньтяуский разъезд и едва ушли. При этом Елаур вновь отдал Булымеру, потерявшему скакуна, своего коня, а сам вторично попал в плен...

Сыб-Булат, добравшись до кораблей, немедля отплыл с 5 тысячами уцелевших урусов. У города Кумана он подобрал несколько своих, отбившихся от кисанской конницы после ее разгрома. При этом учельцы на лодках атаковали урусов и захватили несколько кораблей.

Бекам помогло то, что перед их побегом Гуза, по приказу кана, уступил свои позиции Хонджаку и поспешил к Буляру. Куманы и оймеки же, утомленные боями, заснули и упустили беков. Потом Хонджак перед капом сваливал вину на стоявшего рядом Мергена, а тот - на хана.

Гуза же, подъехав под утро к столице, предложил мятежникам сдаться с условием сохранения жизни/ Измученные долгой осадой бунтовщики открыли ему ворота. Когда открылось бегство беков, Гуза с Хонджаком бросились вдогонку, но расстреляли у Чуыла лишь урусов отставшего от Сыб-Булата корабля. Хонджак хотел прикончить и Елаура, но Гуза не дал и представил его кану. Чель-бир, на рассвете въехавший в Буляр, был в прекрасном настроении и простил бека каубуйцев.

Самар-би пригласила Елаура к себе и, выйдя за него замуж, передала ему, с разрешения марданских биев - аксакалов, пост улугбека Беллака...

С каном приехали осадные мастера” которые с наступлением "дня обстреляли лагерь балынцев шереджирами - сосудами с горючей смесью. Когда несколько десятков урусов, облитые смесью* стали гореть заживо, тысячи других осажденных в ужасе выбежали вон. Оймеки начали было их со смехом расстреливать, но Лачын упросил Чельбира прекратить убийство. Живыми было взято 7 тысяч урусов. На Русь воротилось лишь 10 тысяч ульчийцев из 60 тысяч...

По требованию Гузы, поклявшегося при Коране, что спасет сдавшимся мятежникам жизнь, кап вынужден был отвести от их голов свой меч. Мамиля сослали в цепях с ближайшими сообщниками в Каргатун, Наккара - в цепях же - в Болгар, где он стал муэдзином мечети Хасана. Вскоре, поднимаясь в тяжких кандалах на минарет, он упал и умер.
140
141

Мер-Чура со своими биями принял ислам, стал называться

Юсуф-Алеем и был возвращен на место. Милость кана заставила его еще более ревностно бороться с разбоями в провинции. Он истребил два галиджийских отряда и совершил набег на реку Туп, где сжег несколько крепостей. Чельбир пожаловал ему печать с таким изображением лука и стрелы Y, в память о его метком выстреле в Кинзяслапа. А на печатях Других провинций были такие изображения:

на печати нового Болгара - Барса -  
на печати старого Буляра - Бараджа - 
на печати нового Буляра -  
на печати Мардан-Беллака -
на печати Сувара -  
на печати Саксина -  
на печати Тамты - Беркута  
на печати Тубджака -  
на печати Ура - Совы -  
на печати Байгула - Больший Рыбы -  
на печати Мартюбы -  
на печати Кашана -  

А на печати рода Дуло было изображение Топора и Лука, то есть Балтавар Ψ.

На печати “Эль-Хума -  .

Кроме этого у биев, беков и эмиров были и свои тамги...

Чельбир не забыл также и услуг Болгара - по его указу городу было возвращено его название, которое, впрочем, не упоминалось только в капских грамотах. Буляр вновь стал называться своим именем, однако многие булярцы успели привыкнуть ко второму названию столицы и продолжали называть себя болгарцами, а столицу - Болгаром. Тамте кан дал в 1193 году новое название Башкорт - в честь своего любимого деда, что было невиданной милостью - за геройство тамтайцев в войнах с Сыб-Булатом и галиджийцами. Тамтайские булгары, хранившие разделение на множество родов, восприняли новое название, ибо “тамта” было именем лишь части тамошних булгарских родов, и другие были недовольны им.

Вскоре избегнувший погибели Сыб-Булат поспешил повиниться перед капом, открыл пути, возобновил выплату джирской дани и обязался не строить укреплений на булгарской границе. Габдулла был очень доволен покорностью бека и отпустил его посла с тысячью пленных урусов, доставшихся при дележе Чельбиру. Он также пообещал Балынцу, что в годы оказания им военных услуг Державе джирская дань взиматься не будет. Балынским рыбакам было разрешено вести лов рыбы в Идели при условии передачи ими пятой части засоленной рыбы в казну.

Кан ожидал таких же извинений и от бека Башту, сын которого - Булымер участвовал в набеге Сыб-Булата. Однако этих извинений не последовало, и Габдулла в гневе велел тархану Торе-кулу наказать наглеца. Тархан вместе с капским мастером Насыром Ширвани и его шереджирами двинулся зимой в ставку союзного Хонджака и вместе с ханом атаковал рубежи Башту. Однако в решающей битве Хонджак внезапно побежал, и тархан, не желавший добывать победу в пользу куманов без них самих, последовал за ним. Пасы p хотел остаться, чтобы сжечь сосуды, но тархан, опасавшийся вернуться без него, силой умчал мастера прочь. Оставшийся на месте ученик Насыра Буляк успел сжечь сосуды, но попал в плен. Отец смог через Сыб-Булата выкупить его, и с той поры он всегда следовал за ним. От него я научился строить и применять осадные орудия. Буляк также провел канал с руслом из бревен в Джиланском болоте для соединения вод Кабана с Арсу, и тот стали называть его именем. Правда, со временем “Буляк” превратили в “Булак” и стали думать, что искаженное название было изначальным.

На следующий год кан велел наказать Урмана, также не пожелавшего извиниться. На этот раз в поход вышел сын Акбалыка Татра, прозванный так своими енейцами в честь бахадира Тат-Ырана. Но когда Татра прибыл на Шир для соединения с Хонджа'ком, та получил от того паническое известие о вторжении в Саклан кара-джарского бека Угыра. Татра немедля отправился на помощь хану и в решающей битве привлек на свою сторону каубуйцев, составляющих лучшую часть урусского войска. После этого куманы без труда изморили и повязали оставшихся без каубуйской конницы караджарских пехотинцев. Разумеется, что Татра потребовал выдачи ему в качестве добычи пленного Угыра. Хонджак пообещал, но предложил вначале совершить набег на Башту. Татра, с которым был Насыр - но на этот раз без своих шереджиров, согласился, чтобы унизить неудачливого сына Ас-тархана и уклонившихся от похода марданцев... Пока куманы грабили аулы ульчийцев, наши деловито выбили стену большой крепости Уфа и взяли ее со всеми жителями...
142
143

Единственное, что не смог сделать Татра - это привезти Угыра, которому сам хан помог тайком бежать. Как говорили, он сделал это потому, что бек был его зятем и обещал большой выкуп...

Кан был в гневе, что Татра самовольно изменил направление удара, но узнав о победе, смягчился и дал его воинам послабление в повинностях. Несколько захваченных им в Уфе купцов попросили разрешения остаться в Державе, и им было позволено поселиться в Булгаре. Довольный Мае гут основал новую ставку на Агидели и назвал ее “Уфа” - в память о победе брата.

На следующий год Габдулла лично вторгся в Кисан вместе с Сыб-Булатом, охотно согласившимся помочь кану. Урман в ужасе бежал в лес, а кап осадил Кисан. Видя, что дело плохо, бояры вывели на стену Халиба и Алтынбека и поклялись, что убьют их в случае булгарского приступа. В душе Чельбира второй раз в жизни после гибели отца шевельнулась жалость к родным, и он, рыкая от бессильной ярости, уплел домой. Впрочем, перепуганный Урман тут же прислал послов с извинениями, подарками и 12 бояров - виновников недружественного отношения к Державе. Кан посадил их на цепь, но затем, отойдя сердцем, позволил перейти на жительство в дома и потихоньку отпустил в обмен на их более молодых родственников...

Кроме того балынский флот помог кану подавить мятеж унджийских аров, вздумавших протестовать против дани и выстроивших совместно с примкнувшими к ним беглыми ульчийцами крепость Кильдыш у большого залива Кара-Идели. Урусы обложили бунтовщиков со стороны Кара-Идели, а мишары аула Лачык-Уба - с суши и скоро покончили с мятежом, развеяв прах Кильдыша по ветру...

Занятия этими делами не отвлекли капа от устройства судьбы Лачына. Через джалдайских и асских родственников своей жены он добился назначения Хисами беком Дима-Тархана, а когда вскоре представился случай - эмиром Гурджи. Возводить Лачына на гурджийский трон ездил Елаур...

По просьбе эмира кап позволил устроить в Бандже, Болгаре, Буляре и Саксине несколько десятков семей гурджийских купцов и мастеров, преимущественно арьяков, которые не были удовлетворены своим положением на родине...

К отцу моему Чельбир также отнесся милостиво и после отъезда Лачына поставил его улугбеком Болгара. Но потом, увидев, что Азан был незаурядным управителем, перевел его в бедствующий Учель.

Находясь на вершине своего могущества, Чельбир не обращал должного внимания на положение народа. Между тем, оставленное им в силе удвоение налога с хозяев, субашей, язычников - кара-чирмышей, а также с ак-чирмышей, плативших его при отсутствии для них воинской службы, было тяжким бременем для людей. Их недовольство подтолкнуло аминовцев на новый заговор, который возглавил мулла Гали. Будучи вначале, после окончания медресе, проповедником, Мохаммед-Гали получил большую известность в народе и стал имам-хатибом мечети Хасана в Болгаре. Отсюда он по всей стране раскинул сеть заговора, который назвали “Грачиным” - по изображению на знамени аминовцев. Целью братьев-”грачей” было утверждение капом Мир-Гази, разделявшего их взгляды и бывшего, в отличие от Чельбира, мягким и чутким к несправедливости.

Аминовцы хотели поднять бунт в 1193 году. Сигналом к нему должны были стать призывы к утренней молитве. В Болгаре людей должен был поднять голос самого Гали, в столице - его помощника муллы Кылыча. К счастью капа, Кылыч изменил и сообщил о готовящемся мятеже. Спешно призванные - будто для похода - Мерген и казанчии похватали не ожидавших предательства 500 главных участников заговора вместе с Гали. Все 500 были приговорены к жестокой казни.

Между тем 12 тысяч галиджийцев предприняли набег на булгарский Тунай. Тщетно проторчав у Колыма, они двинулись к Каргадану и осадили там старика Алай-Бата. Разбойники не заметили, однако, что Юсуф-Алей прокрался за ними и успел известить о набеге отца и Масгута. Алай-Бат не растерялся и предложил галиджийцам выкуп с города... Оголодавшие разбойники охотно согласились принять рыбу, рассчитывая взять город на сытый желудок. Но рыба была отравленной, и, поев ее, 120 вожаков набега тут же издохли. Уцелевшие стали выбирать новых и передрались между собой. Тогда, в разгар этой смуты, Мер-Чура с Масгутом ударили по ним с тыла, а Алай-Бат - из города. Не более ста галиджийцев сумели убежать /домой, остальные же были перебиты или пленены. Три тысячи захваченных были поровну поделены между тарханами, после чего Мер-Чура лично отправился со своей частью добычи в столицу на корабле Ширдана. В Буляре тархан узнал о происшедшем и решил вступиться за Гали в память о его добром отце. “О, великий кан! - обратился он к Чельбиру. - Я, волею Аллаха, одержал победу над галиджийцами и тысячу из них взял в плен. Возьми 500 из них за жизнь “грачей”. Габдулла, ценивший только воинскую доблесть, несколько смягчился при известии о победе. Но, упорно не желая щадить бунтовщиков, заметил Юсуф-Алею:

- Твои 500 пленных - это моя доля, а я ее за жизни проклятых “грачей” не дам!

- Тогда возьми за них мои 500! - тут,же нашелся тархан.
144
145

Кан, по своей слабости к людям, усиливавшим мощь Державы, не смог на этот раз отказать. Схваченных аминовцев и пленных вывели на поле перед столицей и кан заявил им:

- Вы все совершили преступления, карающиеся смертью, и я присудил вас к смерти. Но благородный тархан попросил за вас и убедил даровать вам прощение. Согласны ли вы принять мое прощение?

- Да, господин! - вскричали разом галиджийцы.

- А вы? - спросил царь у “грачей”.

- Принять твою милость - значит согласиться с тобой и оправдать тебя, а себя признать виновными. Мы не согласны с тобой, считаем себя правыми и поэтому отвергаем твое прощение, - ответил за всех братьев Гали.

- Я присудил ваш “грачиный” сброд к страшной казни, - в ярости сказал на это Габдулла. - И я не могу нарушить своего собственного указа о казни 500 человек. Поэтому пусть за вас умрут 500 разбойников. Аллах скорее примет раскаявшихся, чем упорствующих.

На глазах у потрясенных братьев чернотопорники хладнокровно казнили злополучных галиджийцев. После этого “грачи” были выставлены для продажи в рабство, а враз поседевшего Гали сослали в башню Алабуга и там приковали цепью к стене...

Тесть муллы - болгарский купец Дайр, а также башкорты Масгута и Елаур выкупили многих несчастных и увезли их к себе. Мир-Гази же был переведен из Бол тара в Кашам, а на его место вновь был поднят отец, сохранивший пост улугбека Учеля...

Однако то, что среди “грачей” обнаружилось несколько старост и даже суварбашцев всерьез встревожило кана, и он немедля снял повышенные налоги с купцов и субашей илей Эчке Булгара. Если бы он этого не сделал, то в этот голодный год народ мог выйти из повиновения и без проповедей братьев.

Галидж, узнав о разгроме его лучших сил, пришел в ужас и немедленно отрядил к кану послов. В ответ на открытие Артанского пути и Галиджа для беспошлинной торговли они смиренно попросили кана отпустить пленных за выкуп. Кан, нуждаясь в хороших и верных воинах, обменял тысячу из своих пленных на две тысячи захваченных галиджийцами артанцев и 130 кораблей с медвежьими и прочими мехами, клыками Аждахи, янтарем, франгской посудой и прочими товарами. А размер выкупной дани и ее состав установил Садык - галиджиец, перешедший на службу Чельбиру с 500 остальных канских пленных. Он рассказывал, что является внуком обиженного галиджийскими боярами купца Чапкына и сыном Васыла, участвовавшего в набеге на Аламир-Султан. Этот Васыл нечаянно отстал от сотоварищей и, чтобы спасти свою жизнь, указал нашим место лагеря разбойников, а затем был отпущен домой и впоследствии помогал Державе донесениями о готовящихся разбоях в обмен на разрешение свободно торговать в Бийсу и Ура. Сам.Садык же предупредил о набеге Мер-Чуру и затем вызвал смуту среди галиджийцев.

Когда Садык рассказал кану о том, какую дань и чем можно содрать с галиджийцев, Габдулла не поверил и воскликнул: “Если галиджийцы выплатят мне ее - я сделаю тебя бием!” Послы были подавлены знаниями кана о возможностях их города и выплатили сообщенное Садыком. Отец рассказывал, что когда галиджийцы приставали к острову Тазик у Учеля, где обычно производился досмотр, а позднее- и перегрузка товаров с иноземных судов на наши, То один из бояров пожаловался: “Кан совсем нас раздел, не взяв с нас только тараканов. Но мне кажется, что если бы они ему понадобились - он узнал бы и их количество!”

Садык получил свое - стал бием и поселился на выделенной для него Мер-Чурой земле близ Колыма. Крепость ему строить воспретили, и тогда он укрепил для себя один из баликов Колына. Его посад был обнесен только частоколом, под защитой которого безоружные люди Садыка в случае опасности успевали спрятаться в крепости...

Выкупленные из плена артанцы назывались шумбутцами. Они были рослыми и красивыми и славились необычайной выносливостью. Из одежды они постоянно носили только штаны и особенно хорошо стреляли и рубились топором. Кан поселил шумбутцев на реках Чаллы, Дяу-Шире и возле караван-сарая Сарман, возведенного на пути в Тубджак из стен урусского лагеря. Ак-оймеки тогда стали прорываться через Тубджак в Башкорт и пробовали взять караван-сарай. Однако шумбутцы постреляли у них лошадей и, стремительно выскочив из укрепления, разделали топорами, как кур, беспомощных на земле кыпчаков. После этого разбойники стали объезжать Сармам стороной, и здесь поэтому всегда было много любивших спокойствие купцов.
146
147

Шумбутцы же любили выезжать на кораблях Ширдама на охрану перевозов на Нукрат-су и Чулмаме от набегов галиджийцев, которых люто ненавидели, как и вообще всех ульчийцев. Эти удалые джигиты с охотой нанимались в охрану караванов, идущих в Артан, чтобы повидаться с родными. Но всегда возвращались, ибо были благодарны кану за избавление от позорного для них плена и за сытую для них жизнь. Чельбир велел не брать с них никаких налогов, и они неистово бились с врагами Державы под знаменами доброго для них кана...

Они поклонялись Габдулле, как идолу. Однажды отец увидел на реке Шумбут дерево с вырезанным прямо на стволе человеческим лицом. Когда он спросил шумбутца, что это, тот коротко ответил: “Чельбир”...

А неистовый в торговле Садык послал с караваном в Садум своего сына Палуана, и тот, добравшись до Кара-Садума, уговорил тамошнего эмира Tap-Булата возобновить плавания в город Ак-Артан на Бий-су по Чулманскому морю. А во время этой торговли и там, и здесь оставались заложники, сменявшиеся с прибытием новых кораблей. Наши ездили туда за франгской посудой, оружием, серебром и золотом.

А путь этот был очень суров и только отчаянные смельчаки, ставившие голову за баснословную прибыль, пускались по нему... Останавливались садумцы и во дворе Белебея в Хинубе. А Белебей был франгским попом, попавшимся в плен во время набега наших на хана Чишму. Он все время твердил о том, что миру грозят невиданные бедствия с Востока, и слыл за блаженного. Кан, милостивый к таковым людям, разрешил ему его чудачества - строить дома с башней, выходящей прямо из середины крыши. Только в таких домах, по его словам, люди спасутся от грядущего потрясения, ибо кан врагов живет в таком же доме и поэтому не тронет их. Многие простые люди по окраинам поддались его проповедям и стали возводить такие дома в своих аулах. Муллы пытались разрушать их, но в результате темный народ еще более поверил Белебею...

Вскоре пришла печальная весть о свержении эмира Лачына с гурджийского трона его собственной женой Самар-хатын. Она была очень развращенной женщиной. Когда Хисами пытался сдержать ее дурные наклонности, то она уговорила своих беков-любовников свергнуть мужа. Только один бек Аблас,, имя которого дал своему сыну Лачын, поддержал эмира и помог ему бежать вначале в Хонджак, а затем в Узию. Там он принял с сыном ислам, причем сохранил свое булгарское прозвище, а сына назвал Бадретдином. Потом они ушли через Ширван к асам, где жили родственники матери Байгюль Услан-би. А Услан-би была из самого знатного сакланского рода, одно имя которого спасало человека от гибели в любом месте Сакланских гор. Не выдержав...

...стало местом паломничества сакланов, которых немало проживало в Саксине, Бандже, Болгаре и Буляре.
148

Сакланы предлагали эмиру остаться у них, но беспокойная жизнь в горах не нравилась ему, и он вернулся в Державу. Болгарцы, почитавшие его мать, приглашали его к себе, но Лачын попросил у кана небольшой город и получил его на Барадж-Чишме. Он назвал его Табыл-Катау - так, как называлась покинутая им столица Гурджи. Его сын бек Бадри - также по его личной просьбе - получил Хин и прозвался Аблас-Хином. Любивший опасность, он обеспечивал проведение караванов из Саклана в Саксин и Мардан-Беллак. Окружали его асы, альманцы, румцы, гурджийцы, беглые ульчийцы и кыпчаки - такие же отчаянные смельчаки, как и он сам. Когда лишенный чувства страха Габдулла однажды посетил Хин для встречи своей жены, возвращавшейся из поездки к родным в Джалду, то заметил беку при прощании: “Я покидаю твой город с двумя чувствами: с чувством радости от того, что меня не зарезали в нем и одновременно с чувством спокойствия за его безопасность”. Лачын и его сын отличались богатырской силой, и эмир не упускал случая выхода на сабантуйский майдан. Выигранное право на невесту он дарил беднякам, не имеющим возможность завоевать сердца родителей богатством. Он описал способы булгарской борьбы в своей книге “Назидание молодцам на майдане”. Когда отец заметил однажды, что юношеству было бы полезнее почитать его воспоминания, эмир сказал: “Истории эмиров не дают уму ничего, кроме развращающих идей. Описание о завоевании тысячи тронов не стоит описания одной честной победы на сабантуе. Борьба на майдане - единственно достойная из всех для настоящих мужчин”.

Он женился на моей сестре, которая своей красотой, скромностью и деловитостью помогла ему забыть о пережитом позоре. После его свержения в Гурдже наступило то же, что было у нас при Анбале. Беки, как голодные волки, бросились на парод и тех немногих из своей среды, которые призывали к чести и нравственности. Аблас был зарезан на пиру у своего родственника - негодяя, позарившегося на его владения. Его сын Нуршада побратался с Елауром, после чего Нуршада взял имя деда Елаура Рыштаулы, а Елаур - имя Нуршады. Восстановив Мухшу, воевода дал городу имя бека-побратима. Нуршада также принужден был бежать в Хонджак, а оттуда - к узийцам. Когда Елаур пригласил его к себе, Нуршада ответил; “Знаю, у тебя будет сытно и безопасно, но зато далеко от родины. Пусть я сейчас среди чужих тюркмен - зато близко от своей земли”. А султан тюркмен предлагал ему при его помощи стать эмиром Гурджи, но бек отказался...
149

В 1203 году пожар арского бунта охватил Кашан и Мартюбу... Толпа, предводительствуемая боярами, ворвалась в Алабугу и разорвала написанную Гали книгу о Юсуфе. Самого муллу кахины объявили главным бояром своих врагов, оторвали от цепи и стали избивать до смерти. Отряд шумбутцев, посланный Мир-Гази, с огромным трудом вырвал муллу из рук многотысячной толпы. Улугбек тут же попросил капа простить Гали во имя его страданий - ради Державы и веры - и утвердить друга на посту кашанского сеида. Чельбир простил муллу и выразил надежду, что тот, получив тяжкие раны от защищаемого им народа, не будет впредь связываться с голытьбой и перестанет бунтовать против власти. Получив это послание, Гали, едва дышавший от побоев, со слабым смехом сказал Мир-Гази: “Добрый” царь вначале посадил меня на цепь неволи, но “злые язычники” разорвали ее. Теперь же кан пожелал, чтобы я возненавидел тех, кто сорвал с меня его цепи. Но как же я могу за это на них сердиться?”

Арский мятеж разрастался, а отец все не решался подавлять его жестокой силой. Сын Габдуллы Ильяс Ялдау, бывший улугбеком Сувара, воспользовался этим для захвата поста улугбека Болгара. Его донос о потворстве эмира Азана бунтовщикам привел кана в неистовство, и он тут же отправил отца в Учель. В 1204 году Азан восстановил укрепления города на Богылтау и даже решил построить подобие медресе “Мохаммед-Бакирия”. Но успел лишь отремонтировать и надстроить ворота Арбата, которые хотел использовать в качестве минарета. А он не уступал минарету Сулеймана, и отец этим очень гордился...

Еще раньше отец съездил в Кашан и пригласил Гали для освящения строительства. Сеид.не проследовал в крепость, ибо объявил о полном отрешении от власти, и остановился вначале в доме Белебея, а затем - в специально построенном для него отцом доме, за Буляком, где пробыл тридцать дней. После его отъезда дом за Буляком был превращен в мечеть “Отуз” (“Тридцать”), а Белебеевский - в мечеть “Дервиш Гали”, и с этого момента многие муллы стали превращать подобные дома в мечети. Отец привел меня к Гали, ставшему святым при жизни, и попросил его благословить меня. Сеид дал мне наставления и второе имя Барадж в память о своей матери, происходившей из рода Барадж. И я, Гази-Барадж, сын Азана, внук Арбата, не нарушил ни одной его заповеди: не обижал ближнего, не лгал, не убивал и не предавался соблазнам богатства, властолюбия, похоти и корысти, постоянно скорбел о бедах нуждающихся и спасал народ от напастей. Но не знал я и радости, и покоя в жизни, ибо все мои деяния по этим наставлениям толковались людьми как злые поступки, и душа моя от этого постоянно была в смущении.
150

О, мудрый читатель! Рассуди сам ценность моей жизни и правоту поступков моих - я рассказываю тебе о них все, что помню, ничего не утаивая...

Медресе так и не было построено, ибо Ялдау преподнес отцу эту стройку, как попытку поднять Учель над столицей и себя - над каком. Чельбир велел прекратить строительство и усилить борьбу с бунтовщиками, к которым примкнули беглые ульчийцы и курмыши. Отец, не желая запятнать себя убийством собственного народа, попросил Сыб-Булата помочь мартюбинским мишарам Джун-Мишарской округи привести бунтовщиков в чувство. Балынский флот вместе с мишарскими булгарами атаковал мятежников вплоть до аула Бурат на перевозе через Кара-Идель. Эмир Азан прибыл туда и принял пленных аров, а взятых беглых Урусов отдал балынцам. В волновавшихся округах были возведены для ак-чирмышей балики Кукджак, Чыбыксар, Сундэр, Алат, Урджум, Алабуга, Арча, Нуршада. Ары были сломлены, и казанчии и курсыбаевцы выловили по лесам и предали смерти остальных зачинщиков бунта.

В ответ Азан в 1207 году, по просьбе Сыб-Булата, подавил мятеж джирских аров возле Ар-Аслапа...

В 1208 году галиджийцы выявили часть людей Садыка, занимавшихся продовольственным снабжением садумских судов на островах в Чулманском море. Все они были казнены, а озлобленные бояры произвели набег на Колын. Садык, однако, был предупрежден своими людьми в Галидже, успел вызвать флот Ширдана и спрятаться в городе. Ширданские салчии напали на бояров с тыла, а Мер-Чура - из города, и разбойники были наголову разбиты. Было убито две тысячи галиджийцев и захвачены все 24 бояра. Послам Галиджа, привезшим богатые дары и выдававшим разбойников за заблудившихся и по ошибке попавших в Державу билемчеев, кан заявил, что будет отпускать за выкуп по три бояра в год в случае соблюдения галиджийцами мира и казнить такое же количество вожаков в год в случае вражеских набегов. После того, как пленных не стало, кан разрешил балынцам возвести в урусской части Шуда город Джукетун при слиянии рек Джук и Тун для удержания разбойников от вторжений в Державу. Что же касается торговли по Чулманскому морю, то Садык нанял новых галиджийцев для тайной помощи ей.

На следующий год кан, возмущенный насильственным взиманием кисанцами пошлины с булгарских купцов на Хорысданском пути, послал Якуба Елаура на Кисан. Дети Отяка от Биш-Ульби тут же присоединились к нему. Урман, по своему обыкновению, бежал из города, а жители, перепуганные бряцанием булгарского оружия, повязали виновника разбоя бояра Кушпу и сбросили его со стены марданцам. Арбугинцы расстреляли негодяя стрелами и, взяв с Кисана выкуп, удалились...
151

После смерти верного Державе Сыб-Булата на балынский престол сел его добрый и тихий сын Куштандин. Его брат, злобный и властолюбивый Джурги, тут же поднял мятеж с целью захвата власти. Кан не мог потерпеть этого, и Гуза отправился вместе с отцом усмирять наглеца. Разбойники Джурги были растоптаны, хотя оказали вначале жестокое сопротивление и ранили эмира. За это Гуза велел своим не брать пленных, и наши безжалостно положили 10 тысяч мятежников. Но сразу после смерти Куштандина, который, говорят, был отравлен, убийца Джурги захватил трон и первым делом перебил^ в Джукетуне булгарских купцов. Несчастные возвращались !из Артана, и лишь один из них - Байрам, сын Умара, смог бежать и принести печальную весть в столицу.

Кан решил жестоко наказать негодяев и сам вступил в поход вместе со мной, курсыбаем, тухчийцами и тысячью шумбутцев, 50 соплеменников которых охраняли караван и мученически погибли, защищая его, вместе со всеми...

Улугбеком Учеля уже два года был мой старший брат Хаким, ибо в 1217 году отец покинул бренный мир. Несмотря на предложение кана стать улугбеком Болгара, я ш казался, опасаясь козней Ялдау. Чтобы боль моя от этого вынужденного отказа стала менее сильной, добрый Дайр выстроил в Учеле, под Богылтау, каменную баню. Ее стали называть его именем. Выступили мы из Учеля в суровый мороз, и легко одетые артанцы ободрали арских женщин и закутались в их платки и шубы...

Джукетунский бояр Илия, убийца мирных 'купцов, принял их за женщин и, когда мои мастера под моим руководством выбили стену Джукетуна, возопил своим: “Молодцы! Булгары, как видно, совсем оробели и привели к нам своих распутниц. А ну~ка, поиихаем этих баб!” Тысяча балынцев легкомысленно выбежала из крепости на вылазку. Тут уже шумбутцы закричали: “Смотрите! Хорошие шубы сами бегут к нам! Возьмем же их!” Они скинули с себя женские одеяния и в одно мгновение изрубили онемевших от испуга урусов. Наши вошли в город и оставили от него только головешки.
152

После этого мы прошли мимо Балукты, взяв с нее дань медвежьими и иными шкурами, и подступили к Ар-Аслапу. По пути мы потеряли Гузу, провалившегося под лед Мосхи... Этим городом владел джирский бек Васыл, сын Куштандина, и я, ради доброй памяти этого друга отца, не без труда уговорил кана повернуть к Раджилю. Мы обошли эту крепость, где сидел брат Джурги - трусливый Бат-Аслаи, и встретились с флотом Ширдана. Садык предложил Чельбиру разрешить его людям, участвовавшим с ним в походе, притвориться галиджийскими купцами и быстро овладеть воротами. Кан разрешил, и ночью корабли, на которых сидели садыковцы, а под шкурами прятались тухчийцы, проплыли мимо Раджиля. Утром они вновь сверху подплыли к городу, и Садык попросил у бека разрешения войти в крепость. Бат-Аслап, с тревогой ожидавший прихода булгар, обрадовался ложности слухов и радушно распахнул ворота. Садыковцы тут же захватили их, после чего, по его сигналу,

тухчийцы выскочили из кораблей и ворвались в город. За ними в город вошло все войско и взяло его. Бека захватил в его доме один из болгарских ополченцев, но отпустил после tojo, как Бат-Аслап выдал ему мешок со своими драгоценностями. Узнав об этом, кан велел разрубить изменника на части на месте. Раджиль был также сожжен, после чего мы благополучно вернулись в Учель на кораблях Ширдана. Добыча была настолько велика, что для ее перевозки нам пришлось дополнительно связать с 200 илотов...

Кан привык к тому, что после его походов урусские беки тут же присылали послов с извинениями и данью. Но Джурги среди всех этих беков отличался необычайным безрассудством, и его поэтому н считали безумным. Какая-то внутренняя злоба постоянно толкала его на кровавые дела, и я сам видел его улыбающимся только во время чинимых им зверств. При этом он был необычайно труслив при приближении опасности, если она осознавалась им. Чувство угрозы изменило ему только один раз - после похода Чельбира. Виновником этого был Бат-Аслап, принесший ему ложную весть о гибели кана в Раджиле для своего оправдания. Воодушевленный Джурги ранней весной внезапным приступом захватил балик Джун-Калу. Ульчийцам удалось рассечь в двух местах частокол острога, и воевода Джун-Мишарского округа Маркас, запалив балик, оставил его. На пепелище Джун-Калы Джурги тут же возвел деревянную крепость. После этого, пока кан отдыхал и отмахивался от вести об этом, как о невероятной. Бат-Аслап приплыл к Учелю с 15 тысячами воинов. Точно так же, как раджильские ары помогали нам громить Урусов, наши ары... радостно встретили бека в Бурате и примкнули к нему в количестве 20 тысяч. Они были озлоблены жестоким подавлением их бунта в 1212 году. Тогда восстание началось с того, что кашанские субаши потребовали уравнять их в правах с субашами Эчке Булгара. К ним тут же примкнули ары, потребовавшие перевести их в субаши после принятия ими ислама, по старому закону. Об этом законе рассказал бунтовщикам Гали, сообщивший об их просьбе кану и защищавший обращенных им в ислам-игенчеев в своем письме. Чельбир пришел в ярость. Рассказывают, что она была подогрета подаренной ему сеидом восстановленной книгой о Юсуфе, в которой кап узрел стих о переходе власти от старшего брата к младшему. Растоптав книгу, Габдулла велел вновь схватить сеида, как зачинщика смуты. Гали тогда в ответ заявил, что те, кто попытается ради этого переправиться через Агидель, утонут в реке. Многие, опасаясь иметь дело со святым из суеверного страха, отказались выполнить указ капа, и только Гуза пошел на Кашан. “Смотри, - сказал ему Елаур. - Как бы тебе не утонуть”. Сардар, не ведавший страха, только рассмеялся в ответ. Но, как уже писали, предсказание Гали сбылось...
153

Мир-Гази уговорил Гали покинуть страну, и тот сделал это только после того, как эмир пообещал ему облегчить участь бунтовщиков. Сеид бежал в Болгар и оттуда, при помощи ненавидящего отца Ялдау, ушел с караваном в Хорезм. Там он был радушно принят эмиром Джелалетдином и получил должность секретаря его архива...

Мир-Гази убедил Гузу не трогать субашей, обещая, что за это они восстановят крепость Корым-Чаллы и построят новую. Корым был построен после набега на Чаллы-Калу, но затем пришел в полный упадок. Опомнившиеся субаши действительно сделали обещанное, и кап, более всего любивший военные дела, помиловал бунтовщиков. Гуза сорвал все зло опять на арах, которые толпами окружили Кашан и Учель и приняли ислам. Курсыбаевцы без всякой жалости рубили их на всем пути от Катана до Бурата и, говорят, перебили с 30 тысяч кара-чирмышей и примкнувших к ним курмышей. Когда Гуза проходил с нами от Учел я к Джукетуну, ары-мужчины, все еще в ужасе перед ним, убегали в леса, и артанцам приходилось раздевать их женщин.

Однако и озлобленность их не прошла, и, как я уже сказал, они примкнули к Бат-Аслапу. Ары сожгли Биш-Балту, а затем стали поджигать и Акбикюль. Я, подумав, что против города действуют кара-чирйыши, спокойно выехал из крепости в посад с двумя сотнями джур для наведения порядка и вдруг столкнулся с прорывавшимися за частокол урусами. Три тысячи из них были в доспехах, полученных Джурги из Галиджа в ответ на его обещание не нападать на этот город. Доспехи были неважные, хуже курсыбаевских, но это все же затруднило действие джур, привыкших сражаться с не имевшими и таковых балынскими воинами. Поэтому джуры, выведя всех жителей на Богылтау, предпочли поджечь Акбикюль. Выйти из посада, однако, нам не удалось, так как балынцы прорвались в посад и отрезали нас от горы. Пришлось выходить через Канские ворота, еще не охваченные огнем. Хаким со своими джурами благополучно пробился сквозь вражеские ряды. Меня же и двенадцать джур внезапно отрезало языком пламени и, чтобы не сгореть, я должен был отступить навстречу урусам. Мы побились некоторое время, пока, наконец, не были сбиты с лошадей на землю и взяты в плен. Нас тут же переправили в лагерь Бат-Аслапа, причем никто не видел меня. С нас грубо содрали доспехи, связали веревками и рассадили по кораблям.

Пожар был таким сильным, что загорелся частокол Калгана, и его защитники поспешили поджечь и эту часть города и перейти за Саинов ров и в Югары Керман. Там было еще 100 джур и с 300 ополченцев, державшихся между рвом и этой цитаделью Учеля.

Урусы, многие из которых сгорели в огне, тоже выскочили из посада и стали дожидаться конца пожара, чтобы вместе с арами попытаться взять Югары Керман.

Между тем кан все же послал курсыбай сына Гузы Газана в Учель проверить слухи о вторжении балынцев. Сардар встретился у города с моими джурами, узнал в чем дело и утром напал на врагов. К счастью балынцев, перед их лагерем, находившимся у реки, был лагерь аров, иначе, без сомнения, они все были бы перебиты. Курсыбаевцы растоптали аров и положили несколько тысяч урусов, но все же с 3 тысячи их успело сесть на корабли и поспешно отплыть к острогу Куман возле устья Дэбэр-су. Увы! Балик также был осажден арами, и куманцы ничем нам помочь не могли.

Как выяснилось, Бат-Аслап у устья Кама-Булака должен был соединиться с другим отрядом урусов, двигавшимся в Державу от Ар-Аслапа через Тунай. Эти ульчийцы осадили Колын, захватили стоявшие здесь корабли и лодки и на них, а также на связанных плотах поплыли вниз по Нукрат-су. В устье реки стоял сын Ширда-на Нукрат, сумевший разгромить араслапцев. Только три ульчийских корабля из 50 судов и 170 лодок и плотов уцелели и стремительно поплыли к устью Кама-Булака. Нукрат отрядил для их погони несколько кораблей, но они не смогли догнать беглецов. Сам Нукрат поплыл к Колыну и освободил город от их осады. А беглецы соединились с Бат-Аслапом, и тот тут же отплыл в Балын.

Газан, наведя в Учеле порядок и выловив разбежавшихся по лесам урусов, бросился в погоню. Он при помощи подоспевших салчиев Нукрата - переправился у Бурата и сумел настигнуть у Кумана несколько задержавшихся у города балынских судов. Курсыбаевцы, разогнав аров, засыпали замешкавшихся тучей стрел и переранили или убили почти всех. Салчии прицепили эти корабли к своим и отплыли с ними к Болгару, куда прибыл сам кан. Среди пленных обнаружили балынского попа Абархама, которого Чельбир тут же освободил. Но он пожил еще несколько лет в Державе и послужил священником христиан Болгара. Я встречался с ним на Руси, и он показывал мне свою “Повесть о походе Бат-Аслапа на Учель”. Она была написана правдиво и живым языком, но не понравилась Бат-Аслапу и Джурги, почему он прятал ее...
154
155

Джурги был поражен гибелью своего лучшего войска, но полагал, что нанес большой урон и булгарам, не понимая, что большой по балынским меркам Учель был второстепенным городом Державы. Поэтому он не поспешил повиниться перед каном и даже послал последних своих воинов в Джун-Калу для завоевания Мишара.

Чельбир же справедливо зачислил Купеческую войну в разряд лучших своих войн. Взятие Джукетуна и Раджиля стоило нам 53 убитых воинов, а разгром Бат-Аслапа - 60 джур и 112 курсыбаевцев, в то время как только Бат-Аслап потерял около б тысяч убитыми и столько же - пленными. Джирцы же потеряли убитыми всего 500 воинов, зато пленными - 3500. Дело в том, что Колын они осаждали безо всякой охоты, а когда встретились с Нукратом, то тут же высадились на берег и сдались доброму старому тухчийскому баликбашы Ахтяму. Недаром Джурги заподозрил измену и жег джирских воевод каленым железом, выпытывая у них сведения о тайной связи Васыла с Державой. Однако воеводы предпочли не развязывать языки, и Безумный отступился от них.

В память о победе Габдулла дал Колыну имя Нукрата, Тухчи - Джукетуна, а Учелю - Газана. Наши же, по своему обыкновению, переиначили Джукетун в Джукетау, а Газан - в Казан...

Только неявка послов Джурги отравляла радость кана. Дождавшись зимы, он направил на Балын курсыбай, а перед этим - послание балынскому беку. В нем были такие слова: “Ты, собака, думал что война - это махание веслами на И дел и? Я покажу тебе, что такое настоящая война. Я выжгу все то, что сейчас называется Балыном так, что люди забудут даже это название. И ты будешь считать величайшей милостью небес, если я тебя, вшивого, с обритой головой и подбородком поставлю старостой самого последнего курмышского аула”. Газан не поленился взять с собой мастеров с шереджирами, и они быстро запалили Джун-Калу. Балынцы в ужасе выбежали из объятой пламенем крепости и были беспощадно изрублены все до единого, в количестве 5 тысяч человек. Среди них были и те, кто избежал гибели у Учеля. Когда об этом узнали жители других пограничных городов, то они в страхе сожгли свои крепости и бежали в Булымер. Увидев толпы беженцев, Джурги затрепетал и умчался через леса в Амат - городок неподалеку от рубежей Галиджа. Газан двинулся от головешек Джун-Калы вглубь Балына, но повсюду находил лишь пепелища. Он был в трех днях пути от столицы Балына, когда примчался гонец от кана с предписанием немедленно повернуть назад. Сардар не поверил, но Чельбир, зная Газана, послал вслед первому и второго, и третьего гонца. Наконец, получив третье послание - уже в дне пути от Булымера - Газан убедился в подлинности приказа и с горьким сожалением повернул назад.

Причиной его было сообщение о том, что вождь мэнхолов, или по-чински “татар” - Чингиз - вторгся в Хорезм. Еще ранее от купцов и оймеков кан получал сведения об усилении этого племени, сокрушившего ак-оймеков, кызыл-кашанцев и великое государство Востока Мэнхин или, по-татарски, Мэнхол. Сопоставив эти известия, Чельбир пришел к выводу, что имеет дело с великим, воинственным и хорошо вооруженным народом и решил быть готовым всей мощью встретить его возможные поползновения на Державу. Поэтому он и отозвал Газана, курсыбай которого был военной опорой его трона. Все это хранилось в тайне, так что урусы ничего не узнали.

Джурги сразу же после ухода сардара послал к кану послов, но их не пустили дальше Казани и сообщили им о том, что Чельбир приказал урусским бекам отныне сноситься с ним через улугбеков Казани. Джурги покорно выпил напиток этого великого унижения и, чувствуя радость избавления от погибели, немедля согласился с тяжкими для него условиями мира. Урусам было запрещено иметь, строить или восстанавливать крепости на границе с Державой и на пути к Булымеру и предписано выплачивать дань в размере двух джирских даней. Кроме этого кан потребовал вернуть пленных учельцев.

Один из аров опознал меня и выдал Джурги. Тот не захотел возвращать меня и велел упрятать в темницу и сообщить о моей гибели в огне. Но, опасаясь, что пленные могут рассказать правду, велел своим арам убить джур при их выдаче. Трех же джур, о пленении которых никто не знал, он велел бросить в костер. Освобожденных джур посадили на корабль и повезли к Джун-Кале. При этом трубачи громко трубили в трубы и роги, как это было принято при размене для оповещения.

К сожалению, мой брат, казанский улугбек Хаким, посчитал излишним присутствовать при этом и поручил все дело мишарскому юзбашы Елбаю. Елбай вышел навстречу из Джун-Калы, но внезапно ары на его глазах атаковали корабль и перебили всех находившихся в нем. Пока Елбай поднял свою сотню, охранявшую восстановленный балик, ары скрылись. Захватили только одного - без языка, нарочно оставленного арами. Его опознали как беглого кара-чирмыша. Джурги же, как только ары вернулись к нему, казнил их на месте и их трупы выдал Хакиму. В них также опознали беглых. Улугбек был введен всем этим в заблуждение и сообщил кану о гибели джур от рук беглых разбойников. Этим все дело и кончилось, если не считать того, что Чельбир, расстроенный моей мнимой гибелью, велел выдать взятого джукетунского бояра Илию в руки Байрама. Тот хотел отдать его урусам за выкуп, но шумбутцы, узнав об этом, явились к нему и выкупили бояра. Приехав к себе, они привязали ненавистного им врага к дереву Худ-Имэн и прикончили его, устроив состязание по метанию'топора в Илию...
156
157

Послом от Джурги был Васыл, которого тот ненавидел, но не мог устранить из-за отсутствия сил и боязни смут. Перед набегом Бат-Аслапа Джурги направил Васыла с его джирцами и частью балынцев на Колын для отвлечения флота Нукрата. Действительно, при появлении Васыла Мер-Чура тут же вызвал флот, и балынцы смогли беспрепятственно высадиться у Учеля. Бек, однако, заявил своим джурам: “Джурги послал нас на убой. Свяжемся с Садыком - он нам поможет спастись”. До этого Васыл сообщил мне о предстоящем своем, набеге, и я тайно попросил Садыка позаботиться о спасении сына Куштандина. Садык связался с Нукратом, и тот пропустил корабль Васыла, отмеченный особым знаменем. Топил салчибашы только корабли балынцев, дав возможность джирцам, плывшим в хвосте - во главе с двумя верными джурами Васыла, - выйти на берег и сдаться. Об этом нашем уговоре с Васылом, конечно, никто не знал. Пленные джирцы приняли ислам, и кан дал им права кара-муслимов и расселил в Кашане от Нукрат-су до Миши. А джур Васыла звали Метка и Бетка, и две кашанские речки получили их имя. А кара-муслимы имели права ак-чирмышей, и джирцы говорили, что в Державе они нашли ту добрую страну, о которой рассказывалось в их сказках о счастливой жизни. Они переняли у наших все лучшее и в своем религиозном рвении даже превосходили некоторых кашанцев. Без всякого указания кара-муслимы сами "проложили хорошую дорогу от Бет-су на Агидели до Мет-су у Миши, где они возвели город с земляным валом Мет-Кала или Эчке-Кашан. На этой дороге, по которой вывозились лес, меха, мед, воск и другие товары, было устроено немало превосходных кабаков с лавками и банями. А Чельбир был так доволен кара-муслимами, что как-то сказал: “Я бы охотно обменял всех своих аров на вдесятеро меньшее число джирских ульчийцев”.

После заключения договора с Балыном в Казани кан всецело обратился на Восток. Ему удалось через купцов установить связь с сыном Чингиза Джучи, которому отдали кыпчакскую часть Татарии. Джучи был недоволен этим и претендовал на Хорезм, Персию и все Сакланские горы. Чельбир обещал поддержать его в этом и помочь усилить его власть в Кыпчаке, но взамен заручился его согласием воздерживаться от прямой поддержки поползновений Татарии против Державы. После того, как Чингиз повелел называть всю свою империю Мэнхол, Джучи сохранил за своими кыпчаками чинское название “татары”. Кроме них у него насчитывалось 10 тысяч мэнхолов, и они были самыми отважными из татар, закаленных в войнах с кыпчаками, тюркменами, белыми и черными кыргызами O Ему понравилось то, что булгары называли бывшие сабанские земли в Кыпчаке Кук Йорты, - так и он стал называть эту коренную (/ часть Кыпчака. Но у татар так называлась только великоханская часть, и Чингиз заподозрил сына в стремлении стать выше него Другой сын великого хана Угятай, добивавшийся признания его наследником, быстро раскусил планы Джучи и, не говоря об этом никому, принялся склонять отца к нападению на Горный Саклан и Державу с целью срыва этих планов. Чингиз согласился послать на Запад своего лучшего полководца Субятая с тремя туменами, то есть с 30 тысячами воинов по-хонски. А по-хонски и “тима” значило “10 тысяч”.

Одна половина татар была вооружена, как наши казанчии, другая - как курсыбаевцы. А в Державе было 6 тысяч казанчиев и 5 тысяч курсыбаевцев, да 14 тысяч суварчиевских ополченцев, имевших равное с курсыбаевцами боевое оснащение. Все остальные - с 25 тысяч ак-чирмышей - имели еще худшие доспехи.

Но кроме доспехов татары имели отважные сердца, совершенно не знавшие жалости, и среди них никогда не было недисциплинированных или усталых. Каждый из них знал, что если он не ожесточится, не подчинится или устанет - то будет убит на месте. Они делились на десятки, сотни, тысячи и тумены. За трусость в бою одного убивался десяток, за трусость десяти - сотня и так далее. А казни у них были такими жестокими, что я, видевший всякое, не мог досмотреть до конца ни одной, ибо по сравнению с ними самая тяжкая гибель в бою была наслаждением. Татарам же было запрещено при этом отводить глаза или как-то выражать свои чувства, поэтому казни, виденные мною, татары наблюдали в полной тишине и с бесстрастными лицами. А придерживались они такого зверства с той поры, как Чингиз изрек: “Жестокость - единственное, что поддерживает порядок - основу процветания державы. Значит, чем больше жестокости - тем больше порядка, а значит - блага”. И еще он говорил: “Сам Тангра повелел подняться нашей державе, а его волю нельзя понять разумом. Жестокость должна выходить за пределы разума, ибо только это поможет осуществлению высшей воли”...

А татары ненавидели ислам потому, что считали мусульман, с радостью расстающихся с жизнью во время джихада, опасными для себя. И наоборот, они любили христианство и веру хинцев, призывающих к покорности и жалости, ибо считали их последователей слабыми и готовыми для подчинения им...
158
159

За убийство знатного человека они убивали всех подчиненных, а за убийство вождя - весь народ. Однажды мэнхолским племенем татар, по имени которого чинцы называли всех мэнхолов в память об их былом первенстве над ними, был убит отец Чингиза; за это все татары были перебиты, включая женщин и детей. И с тех пор они называли татарами всех тех немэнхолов, которые им служили и которых они посылали в бой на смерть впереди себя. И эти служилые татары кричали в бою “Татар! Татар!”, что означало: “Те, кто не подчинится Мэнхолу, будут истреблены, как татары”... Мы называли мэнхолов по-чински “татарами”, а они нас - по-кумански “бесермёнами”.

В войнах они не щадили ни женщин, ни детей, поэтому женщин у них было мало и разврат считался делом обычным. Мужеложство и скотоложство они ни во что не ставили. Грабежи и насилия они делали только после получения разрешения, а захваченными детьми, женщинами и юношами пользовались по очереди всем подразделением. Татары никогда не мылись, как кыпчаки, ибо это воспрещали их законы. Привычка к подчинению сделала их сдержанными и тупыми, хотя некоторые их вожди сохраняли и гостеприимство, и рассудительность, и другие достоинства.

Эмир Субятай был главным авторитетом для них в военных вопросах, и высший воинский титул бахадира, дававшийся только природным мэнхолам, уравнивал его на военных советах с Чингизом и его потомками. Чингизиды считали себя господами всего мира и решали вопросы жизни и существования остальных только с точки зрения выгодности для них. Почти все они были крайне суеверны и ни в грош не ставили все чужое...

Получив приказ двинуться на Запад, Субятай прошел к Горному Саклану с потерей 2 тысяч человек, и только в Гурдже встретил попытку оказать сильное сопротивление. Тогда Субятай разделил свое войско на три части. Одной, под предводительством старшего своего сьи4а Чамбека, он велел напасть на гурджийцев и притворным бегством привести их ко второй части второго сына бека Уран-Кытая, стоявшей в просторной долине. Третьей части было предписано стать в засаде в ущелье между холмами и вступить в дело в нужный момент. Сам эмир с 5 тысячами воинов стал в отдалении, чтобы направлять битву. Чамбеку удалось подвести к части Уран-Кытая все 40-тысячное гурджийское войско. Уран-Кытай, пропустив за спину воинов брата, стал хладнокровно расстреливать передние ряды гурджийцев. Те, разгорячившись при преследовании, не остановились для приведения в порядок своих смешавшихся частей и нестройной толпой с ходу бросились на Уран-Кытая. Когда они добрались до стрелков, бек выдвинул вперед рубак с тяжелым вооружением, а из засады ударили в тыл гурджийцам засадные татары. Свежие и тяжеловооруженные воины без труда изрубили все оказавшееся в окружении гурджийское войско, а татары потеряли всего 3 тысячи бойцов. После этого Субятай вырвался в степь, где у речки Кумык встретился с асами, куманами и поддержавшим их саксинским тарханом, внуком Аса, сыном Торекула Бачманом.
160

Куманы, начавшие битву, были опрокинуты и обратились в бегство прямо через ряды сакланов. Те также поддались панике, и часть татар вышла в тыл Бачману. Тархан, чтобы уйти из-под удара и избежать окружения, принужден был уйти через Джураш в Гурджу. При этом попал в плен Бадри, задержавший татар.

Куманы бросились в Башту и уговорили урусских беков пойти с ними на татар, обещая им за это в будущем помочь захватить Хин у Державы. Субятай послал Чамбека в Башту, чтобы склонить урусов к совместному походу на Державу, но те, подстрекаемые куманами, убили его. В битве на речке Калга 60 тысяч куманов вновь побежали с захваченными у ульчийцев лошадьми, а бек каубуйцев Алиш, пытавшийся поправить положение, получил смертельную рану, и его люди рассеялись. После этого 50 тысяч урусов, напуганных отличными боевыми качествами татар, сели в укрепленном лагере. Субятай послал к ним Аблас-Хина с повторным предложением о выезде к нему беков для переговоров о совместном походе на Державу. При этом бахадир пообещал, что те, кто не приедет к нему, будут убиты. Все беки выехали и были тут же повязаны. Эмир подвел пленных к укреплению и спросил их, кого казнить за гибель сына - беков или их воинов? Беки ответили, что их воинов. После этого бахадир сказал урусам: “Вы слышали, что ваши беки предали / / вас. Выезжайте без страха, ибо я казню их самих за измену своим воинам, а вас отпущу”. Оставшиеся без полководцев урусы сдались. Тогда Субятай велел положить беков под щиты разобранного лагеря и предложил ульчийцам: “Ваши беки хотели, чтобы вы первыми оказались в земле: Так втопчите их за это в землю самих”. Урусы прошли по щитам и задавили всех беков. После этого Субятай заметил, что воины, убившие своих беков, также не должны жить, и велел своим изрубить всех пленных...

В седлах оставались еще 20 тысяч татар, и бахадир с легким сердцем двинулся на Державу. Он полагал, что Джучи в это время уже также вторгся в Булгар с востока, ибо таким был приказ Чингиза. Бахадир заставил Аблас-Хина вести его прямо к центру Державы, но бек сумел через своего джуру известить кана о том, что приведет татар к Кермеку. Чельбир, получив от Джучи заверение, что он не вторгнется в Державу, немедленно придвинулся к Кермеку с 5 тысячами курсыбаевцев, 3 тысячами болгарских ополченцев сына Дайра Тэтэша, 6 тысячами казанчиев и 10 тысячами башкортов.
161

В середине поля перед городом было несколько рощиц, в которых расположились суварчиевские стрелки с железными стрелами и большими луками. Стрелки стали и за возами, составленными в круг. Перед полем была довольно глубокая лощина, за которой и стала конница: сначала - башкорты, за ними перед стрелками - курсыбаевцы, а за рощицами - казанчии...

У Идели Субятай усомнился в правильности пути и попытался двинуться на север, но наткнулся на Симбирский вал и был отброшен. Тогда татары попробовали пойти к югу, но уперлись в Арбугинский вал и также были отбиты, потеряв при этом тысячу человек. Только после этого по-волчьи осторожный мэнхолский бахадир договорился с бывшими здесь русскими рыбаками о переправе и послал сына вперед на разведку. Уран-Кытай с 3 тысячами татар и 14 тысячами из 50 тысяч примкнувших к ним тюркмен и куманов переправился через Идель и преспокойно проследовал до окрестностей Кермека. Никого не обнаружив, он сообщил отцу, что путь чист. Субятай также переправился и двинулся за сыном. Но едва Уран-Кытай стал подниматься из лощины на поле, как конница стала обстреливать его. Он, нисколько не смущаясь, устремился вперед и прорвался сквозь ряды башкортов на поле. Здесь он встретил уже курсыбаевцев и был неприятно поражен тем, что они не уступали по вооружению большинству его татар. Уран-Кытай успел послать отцу гонца с просьбой о подкреплении. Мэнхолский бахадир, несколько удивленный, послал еще 2 тысячи татар с тяжелым вооружением и 23 тысячи тюркмен и куманов, как вдруг получил сообщение от урусских рыбаков о приближении флота Нукрата. Глухая тревога закралась в душу Субятая, но он все же дождался еще одного гонца от сына. Тот опять попросил подкреплений, и мэнхолский яубашы понял, что попал в*западню. Не послав более ни одного человека, он бросился назад и едва успел переправиться через Идель перед носом Нукрата.

Уран-Кытай, усиленный подкреплением, смог прорваться сквозь ряды курсыбаевцев и оказался под обстрелом из рощиц и из-за возов. Заметив, что суварчиевские стрелы пробивают и доспехи лучших его воинов, бек все же упрямо продвигался вперед, пока не столкнулся с казанчиями самого кана. Те отбросили его опять на поле, где вовсю работали стрелки. Хотя путь назад был открыт, ни один татарин не покинул поле боя, зная, что за возврат без полководца будет подвергнут немедленной и страшной казни. Наконец, башкорты и курсыбаевцы сомкнули кольцо окружения вокруг врага. В этот же момент одна стрела убила лошадь Уран-Кытая, и она, упав, придавила его. Бек, видя, что все кончено, хриплым криком велел воинам сдаваться. Кан, получив сообщение Нукрата о готовности Субятая вступить в переговоры, велел прекратить эту бойню... Из татар, бывших на поле, 4 тысячи были убиты, а тысяча с самим Уран-Кытаем попала в плен. Наши потеряли 3 тысячи башкортов и курсыбаевцев, 350 болгарских стрелков и 150 казанчиев. В суматохе этой битвы Аблас-Хин смог перебежать к своим, был подведен к кану и тут же получил от него титул эмира.
162

Субйтай ожидал самого худшего, ибо впереди его, за Иделью, стоял несокрушимый кан, а сзади маячили арбугинцы, едва сдерживаемые сыном Елаура - марданским тарханом Юнусом. Тем не менее Чельбир, опасаясь повредить Джучи, разрешил мэнхолскому бахадиру вывести остатки своего войска через Сарычинскую переправу и даже отдал ему пленных. Правда, при этом кан не отказал себе в удовольствии поиздеваться над поверженными татарами и велел взять за каждого пленного по барану, а за Уран-Кытая, как особо глупого - десять баранов. Тут же, на берегу, на глазах униженных татар, булгары устроили пир и съели всех баранов, отчего битва получила название “Бараньей”...

Под охраной Аблас-Хина татары были выведены из Державы за Джаик. Прощаясь, Субятай молча вручил ему свой меч и тут же хлестнул коня...

Узнав об уходе татар, Бачман вернулся в Саксин из гурджийской области Хонджак, причем с боем, ибо гурджийцы не хотели пропускать его вооруженным...

Джучи оправдался перед отцом, сославшись на свою занятость кыпчакскими делами. В 1225 году он нанес поражение хану ак-оймеков Карабашу. До этого хан всячески заискивал перед Джучи и даже разгромил посольство эмира Хорезмского, посланного к кану за помощью. Бывший в посольском караване Гали попал в плен и несколько лет скитался с кыпчаками по степям. Оймеки, узнав, что он - сказитель, не дали Карабашу выдать его татарам. Ведь кыпчаки считали непозволительным делать зло чиченам, которые, как они полагали, могли говорить с небом и поэтому были святыми. Гали сочинил для оймеков несколько песен, которые я сам слышал от них. А сам себя сеид - со времени заключения в Алабуге, стал называть Кул Гали - в знак своего сочувствия угнетенному народу и своего положения...